Илья Платонов - Изя, Анастасия и дифференциальное исчисление. Роман в кусках

Остатки наших денег заканчивались, на телефоны их уже не хватало, и Изя перешел на телеграммы! День мы просидели на центральном телеграфе. Изя заполнял двух-трехсловные телеграммы и куда-то их отсылал. Я был в полуобморочном состоянии, и, надо отдать Изе должное, – он заботился обо мне как о ребенке.

Между отсылками телеграмм, он раздобыл где-то чаю и принес мне в термосе, который мы благоразумно взяли в дорогу. Пока Изя заполнял у стойки очередной бланк, ко мне привязался цыганчонок. Он ходил кругами и канючил подарить ему термос. Я вяло отбивался, а пацан все наглел. Увидев это дело, Изя подошел к мальчику, наклонился и что-то шепнул на ухо. Гримаса ужаса исказила лицо попрошайки, и он убежал.

– Как тебе это удалось!!! – не поверил я своим глазам!

– Очень просто, – ответил Изя, я сказал, что этот термос мне нужен, так как я засовываю его себе в попу…

…Естественно, через неделю такой жизни я простыл. Мы лежали на чердаке блочного дома, на улице Соколиной горы. Изя заботливо укрывал меня картонками, поил чаем и рассказывал что-то про соколиную охоту, потом про свою московскую подругу, с которой он жил несколько лет назад. История эта была удивительна – ведь Изину любовь преследовал… сам Шнитке! Тот самый композитор, а не однофамилец. Самое смешное, что влюбленный Изя ей поверил. О том, что девушка больна, он узнал из малоприятного телефонного разговора с Альфредом Гарриевичем… Я слушал Изины байки, и мне было хорошо…

…К хлебному магазину мы пришли перед самым закрытием.

– Хлеб весь! – обрадовала нас продавщица.

– Прекрасно, – ответил Изя, – мне одну буханку.

– Хлеб ВЕСЬ! – дама начала нервничать.

– Нам весь не нужен, – ответил Изя, вы дайте одну буханочку.

– ХЛЕБ ВЕСЬ! – заорала тетка.

– Я понимаю, что он весь, – не унимался Изя, нам то всего одну буханку…

…Деньги закончились неожиданно. В это момент мы находились возле спорткомплекса «Олимпийский». Я чувствовал себя лучше, но был очень слаб. Изя заприметил небольшую церковь возле стадиона, и мы двинулись в храм божий.

Поздоровавшись с батюшкой, Изя попросил дать нам работу на день, так как у нас исчезли деньги. Поп согласился и показал рукой на кучу смерзшегося битого кирпича:

– Разбейте её и перенесите кирпичи сюда, – батюшка показал на место в десяти метрах и ушел. Нам выдали два лома, и мы принялись за работу.

Мороз в тот день упал до минус пятнадцати, мы надели на себя все, что можно, и походили на пленных немцев под Москвой. К вечеру куча была перемещена в новое место, нас накормили православным обедом и дали денег. Моей доли как раз хватало на билет до Луганска. Изя решил остаться в Москве. Мы обнялись, Изя прослезился:

– Старичок, ты будешь молиться за меня?!

Наши пути временно разошлись…

Поезда на Луганск отправляются с Павелецкого вокзала. Но я не пошел туда. Холодея от ужаса, не понимая, зачем я совершаю это безумный поступок, я поехал на Ленинградский вокзал и взял один билет до Питера…

Желание познать радости супружеской жизни уже сильно припекало.

Изя обещал познакомить меня с прекрасной дамой – деревенской девушкой Серафимой. Он её так расхваливал, что мне тут же захотелось на ней жениться.

Серафима жила в деревне Великие Гуси и периодически приезжала в Луганск тусоваться. Она работала библиотекарем в клубе и писала декадентские стихи, которыми зачитывался весь прогрессивный Луганск.

Однажды Изя привел её в гости. Серафима оказалась девушкой невысокой, красивой, в длинном темном платье. Мы тусовались пару дней, перемещаясь с флэта на флэт, а потом Серафима увезла меня в деревню. Весь вечер она читала стихи, а когда родители легли спать, лишила невинности.

Кроме родителей у Серафимы было три брата: старший с золотыми зубами, средний – с железными и младший, с обыкновенными. А также много тетушек, дядюшек и других родственников. Я так и не запомнил их по именам – до того они были похожи.

Серафимины родители – маленькие, как старички-лесовички, приняли меня хорошо. Пару раз пытались привлечь к сельхоз-труду, но, увидев, что я вытворяю с тяпкой, лопатой и другим инвентарем, эту затею оставили. На выходные я теперь ездил к Серафиме, а в будни тусовался с Изей. Такая жизнь мне нравилась, но продолжалась она недолго. В очередной приезд Серафима встретила меня в ярком нелепом платье. Оно меня потрясло – белое, с огромными красными розами. Губы Серафимины были накрашены алым, а лицо напудрено, как у гейши. Мне почему-то захотелось удрать как можно дальше. Я зашел во двор – там кипела работа, братья забивали в землю железные столбы. Было жарко. Везде летали мухи.