Илья Платонов: Пальма новой жизни. Сборник рассказов странствующего музыканта

© Илья Владимирович Платонов, 2022

ISBN 978-5-4498-9852-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История моей семьи напрямую связана с возникновением жизни на Земле. С младенчества мне был близок научный подход к изучению мира. Четырёх лет отроду я уже всерьёз интересовался вопросом происхождения жизни. Прямых данных у меня не было, и мне пришлось обратиться к родителям. Ответили мне мимоходом: «жизнь зародилась из клетки».

Ответ меня полностью удовлетворил, ибо воображение мгновенно экстраполировало действительность к моменту зарождения жизни, а все исходные материалы были у меня перед глазами. Самым древним существом на планете была, разумеется, моя прабабушка Маня. Когда мы познакомились, ей было восемьдесят, а мне – около нуля.

Картина вырисовывалась следующая: посреди улицы Советской, в том месте, где она пересекается с улицей Челюскинцев, под темно-зелёным небом, в абсолютно пустом городе Луганске стояла большая железная клетка. Цвета она была чёрного, а прутья – толщиной с руку.

И была эта клетка пуста до тех пор, пока в ней не зародилась моя прабабушка Маня – сразу старенькая, вся в белых кружевных одеждах. Она огляделась, вышла из клетки и родила бабушку. Та – маму, а мама – меня. Дальнейшее вам всем известно.

Теория эта была хороша всем, кроме одной детали – она не объясняла появление прадедушки. Научная интуиция подсказывала мне, что хотя прабабушка и могла породить весь род людской, она не имела никакой возможности родить прадеда. Это противоречие я разрешил просто – жизнь произошла из двух клеток, предположил я, в одной сидела прабабка, а в другой прадед.

Однако через некоторое время я узнал, что прабабушек и прадедушек было целых восемь штук, и мне вновь пришлось внести поправки в свою теорию. Теперь на улице Советской стояло восемь клеток, и усовершенствованная теория происхождения жизни, хотя и закрыла пробелы в познании, частично все же утратила научную красоту. Пока я не понял, что клетка была одна – на всех восьмерых…

Всю свою юность я мечтал об обыденной жизни простого советского человека. Хотел стать рабочим на фабрике, получить квартиру, жениться на обычной женщине, завести деток и вообще – жить во благо страны и всего прогрессивного человечества. Я тянулся к обыденности аки Бог-отец к Адаму на известной фреске. Но обыденность не принимала меня в свои объятия, она не то что подобно фресочному Адаму вяло шевелила пальчиком в моем направлении, нет, она била меня своим кирзовым сапогом, выбрасывая из житейской реальности и принуждая хотеть странного.

Рабочий класс не принял меня в свои ряды – ему показался странным мой взгляд, о чем мне было заявлено с пролетарской прямотой: «а ты чё так смотришь? Всё увидел, что хотел?» Студенческого братства я тоже не обнаружил – очень быстро со мной перестали здороваться, потом общаться, а затем стали обходить стороной. Офисные работники, к которым я в порыве самоидентификации пытался примкнуть, просто разбегались при моем появлении, а те, кому бежать было некуда, смущённо улыбались и стыдливо отводили взгляд. Эффект этот оказался настолько сильным, что наблюдается даже при посещении государевых служб с целью получить справку с печатью. Однажды так разбежался весь офис службы национального страхования города Реховот в Израиле. Меня попросили подождать пятнадцать минут, а потом случилось чудо – служащие исчезли, причём вместе с посетителями. Я честно прождал три часа, пока меня не прогнал суровый охранник, пришедший закрывать контору.

Я пробовал стать хиппи, но и они не приняли меня за своего, так как я не курил траву и не слушал рок-музыку. Не помогли даже предварительно отпущенные длинные волосы. С девушками тоже всё было непросто – они исчезали прямо во время свидания. Стоило мне засмотреться на фонарный столб или пролетающий самолет, как дама сердца исчезала. Одна сделала это так стремительно, что я даже забыл её имя. Я смущенно оглядывался по сторонам, смутно припоминая, что вроде бы шел с дамой сердца, но нет, даже имени не осталось.