Л. Шан - Цикл Кверти. Ваше место в этом вагоне

– А печенье у вас почем? – послышалось позади.

– Шестьдесят рублей, есть дорогое за девяносто пять, – механическим голосом ответила она, хотя ей было все труднее сдерживаться, – вот ваш чай. Кипяток за спиной.

«Сам нальет, наглец», – решила Вера Анатольевна, звонко опустив два кусочка рафинада в большой стакан в подстаканнике.

– А ваше по чем? – неопределенно спросил он, указывая взглядом на столик позади нее.

– Что «по чем»?

– Печенье.

Она поняла. Сначала она сделала едва заметный рывок в сторону столика, чтобы накрыть злосчастное овсяное печенье журналом с судоку, и выставить наглеца за дверь, а уж в коридоре поговорить с ним так, как обычно разговаривают с пассажирами «проводницы за сорок пять».

«Вот сукин сын! Еще в сумку мою нос свой орлиный засунь! Вот его я тебе сейчас и сверну!»

Подумав так, она, однако этого не сделала, что еще раз продолжило жизнь истории. В конце концов, сорвавшись на этом юнце – Вера Анатольева со всей очевидностью проиграла бы этому энергетическому вампиру. Они даже полпути к Владимиру не прошли, а начинать рейс со скандала – примета плохая, к добру не приводит.

«Я вот посмотрю, когда ты выходишь, гаденыш, там и поговорим»!

Вместо этого, придав голосу как можно больше убедительности, она ответила:

– Этого печенья нет в продаже. Оно собственное. Еще есть вопросы?

– А-а… «Собственное?» Так, значит, оно ваше? – он не унимался и еще мечтательно протянул «м-м-м», недвусмысленно рассчитывая на угощение.

«Это уже слишком, молокосос!»

Вера Анатольевна резко направилась на него, всем видом показывая, как решительно она намеревается выйти из купе. Однако этот ухмылок, даже не подумал отступать! Он только отшатнулся на полкорпуса, уступая ей проход в коридор, а сам и шагу не сделал, продолжая упираться плечом в дверной косяк. Этого же Вера Анатольевна не предвидела. В ее планы не входило выйти в коридор, а позади себя оставить незнакомого нахала почти что внутри своей неубранной обители. При таком раскладе лишней, в коридоре, становилась одна. Кроме того, возможность натолкнуться на его не отодвинувшееся полностью тело, инстинктивно оттолкнула её начавший движение корпус в противоположную сторону, и дальше, годами выработанная грация, окончательно покинула Веру Анатольевну. Она так быстро выскользнула из своего маленького купе, теряя равновесия и ища руками опору, «как тот ваш физик», что и опору не нашла, и еще зацепила ногой край свисающей простыни со своей кровати, и, полупадая, буквально, вылетая в коридор, как пьяный матрос на палубу. Следом за ней, зацепившись за босоножек в коридор потянулась и простынь. Тапочек в результате всех этих кульбитов таки слетел и остался позади прямо у ног этого улыбающегося дьявола со своим несладким чаем.

«Черт! Все сегодня наперекосяк! Слава богу, хоть не распласталась».

– Ой, Золушка, вы тут потеряли. – Усмехнулся он, указывая на ее обувку.

И хотя Вера Анатольевна не поднимая головы, наскоро просунула ногу внутрь и поспешно принялась, скомкивая, собирать простыню с пола, она чувствовала, как потешается этот индюк.

«Издевается, мерзавец! Ну-ну. Я тебе в следующий раз в чай наплюю, гаденыш. Попьешь еще!».

Красная, Вера Анатольевна, махом закинула простыню прямо в дверной проем, и тут же резко потянула дверь, со всего разгону закрыв ее перед самым носом этого самодовольного наглеца.

– Все, меня перерыв! До свидания.

«Так тебе, умник!»

Теперь, когда дверь заперта, Вера повернулась к тамбуру с видом, что ей там нужно кровь из носу совершить нечто важное. Например, проверить на месте ли стоп-кран.

– Вы знаете, а дайте мне, наверное, три сахара. Что-то он у вас на стекло похож.

Этот самоуверенный голос излучал не только самую наигранную дружелюбность в мире, но еще и явственно сквозил нотками издевки.

«Черт бы тебя побрал, мерзавец, ну я тебе сейчас!»

– И, кстати, печенье тоже, которое самое дорогое, – он добавил ровно в ту секунду как ее и без того красное лицо вспыхнуло еще больше, – раз ваше не продается.

Их взгляды встретились лишь на секунду – её горящие глаза, которые, казалось, хотели испепелить объект своего созерцания, и его, холодный, пронизывающий взгляд, в глубине которого сидел маленький скучающий чертенок. Ровно секунду спустя, как их взгляды встретились, он полузаметно улыбнулся:

– Будьте так добры, – и снова, поморщившись, отпил.

«Лучше отдать ему сахар и печенье, и все что ему надо, иначе он меня просто не оставит в покое. Он забавляется, видно, как ему это нравится. Ладно!»