Л. Шан - Цикл Кверти. Ваше место в этом вагоне

Конечно, есть и минусы. Не высыпаешься постоянно – весь день на ногах, а ночью так и вовсе дергаешься на каждой остановке. А если не на остановке, так от любого шороха или как мимо кто пройдет в туалет, так и хлопнет дверью перед самым ухом, как будто, нарочно!

«Да и разъезды эти…»

Организм за годы уже приучен спать и есть вне режима, а вот остальное… С ним, с остальным как? С такой жизнью никаких интересов и отношений заводить не получается. А если и повезет, да наклевываться станет хоть что-нибудь, так об первый же рейс и разбивается безвозвратно любая влюбленность.

«Приедешь, а тебя уже не ждут, а если и ждут то не тебя, а кого-то другого».

И получается, что на работе спал в тесной комнатушке на полке, скрутившись, и дома спишь – так же одиноко, в маленькой квартирке, калачиком на холодной простыне. И сыростью в спальне дышишь, ведь даже цветка хорошего не заведешь, потому что поливать его будет некому.

***

Однако, в тот, ни чем не примечательный день, всё было по обыкновению суетливо, и таким разрушающим мыслям Вера Анатольевна, кажется, не предавалась. Пока на перроне громко объявляли посадку, она впускала в вагон своих новых членов семьи на ближайшую неделю. Как их много, и все такие разные: здесь и молодежь в модных одежонках, и люди семейные, чинные и степенные, а вот и люди постарше, кое-кто из военных, есть и с коляской, в общем, народ, как обычно, разношерстный.

Потому и обычного солдата, (вернее уже дембеля, так как грудь, разухабисто украшенную аксельбантами, он горделиво выпячивал вперед колесом) Вера Анатольевна просто пропустила внутрь, кинув беглый взгляд на его выглаженную форму и едва взглянув в протянутый билет, механически произнесла:

– Место тринадцать, купе четыре.

В купейном вагоне, конечно, ездить лучше. И пассажирам, и проводнице, кстати говоря. Это, в конце концов, цивилизованнее. Несравнимо лучшие ощущения испытываешь, идя по ковровому коридору, вежливо постукивая в прикрытую дверь, нежели просачиваться через свисающие ступни и выпирающие колени пассажиров плацкарта, ощутив всю гамму скверновоний и обрывков чужих разговоров:

– …подсаживаешь на крючок, блин, а рыба, я те говорю: вот такенная!

– Да гонишь!

– … буду! Чтоб я сдох!..

Или дальше:

– … послезавтра уже буду, посиди с малым. На молоке вари, слышишь? И не бери его к себе с перегаром, понял?..

А в конце:

– Ба, купи мороженку!

– Сиди тихонько, не лазай, где дядя сидит. Поедем, куплю.

– Ба, ну купи! Мороженку! Ну, ба…

Настроение у Веры Анатольевны было хорошее, весеннее. Раздав белье и кому надо чай, а также собрав у пассажиров билеты, можно расслабиться до следующей остановки. На этот случай у Веры Анатольевны было припасено овсяное печенье и стопка японских головоломок судоку. В таких случаях она прикручивала радио, чтобы в тысячный раз не слушать «Мертвых душ» Гоголя или «Войну и мир» Достоевского.

Не прошло и получаса спокойствия, как в приоткрытую дверь энергично постучали:

– Здрасьте вам, барышня! А чего это у вас чай такой не сладкий?

Голос был молодой, дерзкий и неоправданно жизнерадостный. Вера Анатольевна моментально встала с полки, всунула ноги в тапочки с затоптанными задниками и заняла оборонительную позицию:

– Нормальный чай, сладкий. Слаще только дома!

У двери стоял тот демобилизованный солдат.

«Ах вот почему! Ну понятно».

Солдат был молод, коротко стрижен, и широк в плечах. И хотя его голос звучал слегка нахально, в нем, однако, не было хамства из подворотни, к тому же, кажется, он демонстративно поддался и пошел на попятную:

– Ладно, раз так дайте мне два сахара. И чаю еще.

Он мог бы оставить свой стакан с подстаканником и вернуться в свое купе, тем самым прекратив историю в самом ее зародыше, однако же, он, видимо желая ее развития, остался стоять на месте, ожидая продолжения действия прямо здесь и сейчас. Словно, желая задержаться подольше, он по-хозяйски прислонился к дверному косяку купе проводницы, с интересом наблюдая за сложившейся ситуацией и растущему недоумению Веры Анатольевны. Его голубые глаза быстро окинули взглядом ее маленькое купе, пока она поспешно, а потому слегка неловко полезла за чайными принадлежностями, и, даже стоя к нему полубоком, Вера Анатольевна, почувствовала как всюду проникает его цепкий взгляд. Фоновой мыслью стала стыдливость за разбросанные вещи и беспорядок.

«Надо немедленно его выставить».

Однако она отвернулась еще больше от него, чтобы скрыть краску, которая прилила к лицу.