Виктор Улин - Внеплановый ремонт

– Да, – признался он. – Скажем так… На вечер у меня были некоторые планы. Но вот ты приехала… внепланово…

–…На ремонт…

–…И я рад на самом деле. А планы не испортятся, если их отложить на один день.

– Ну ладно, Саша, живи пока.

Сестра улыбнулась.

– И кто говорит о вечере? Еще не вечер. Сейчас быстро вымоюсь, высушусь и уеду, сможешь запустить свои планы чуть позже.

Ларионов вздохнул и ничего не ответил.

Целый час, пока сестра ехала, он ничего не делал, даже не смотрел никакого фильма – просто сидел на диване и думал.

Точнее, вспоминал их жизнь в этой квартире.

И сейчас радость встречи была искренней.

Правда, Ларионов отметил, что за год или около того, пока они не виделись, сестра не то чтобы постарела, а поблекла.

– В общем, скажи, где можно раздеться и дай мне какой-нибудь халат.

– Ленкин пойдет?

– Почему бы нет.

– А раздеться можешь в Катькиной комнате.

Сестра кивнула.

– Ну, то есть в нашей с тобой бывшей, – зачем-то пояснил он.

За дверью ванной ровно шелестела вода.

Не зная, чем себя занять, Ларионов занялся праздничным ужином.

Он подумал и решил, что если сестра уйдет сразу после мытья, то стоит немедленно приступить к программе. А если бы она задержалась, можно было посидеть вместе. И это тоже оказалось бы хорошо.

Он неспешно орудовал на кухне: нарезал ломтиками « рижский » хлеб, открыл банку и выложил в вазочку фальшивые крабьи клешни. Потом откупорил маслины, слил сок, вывалил их в другую вазочку. Затем поставил на плиту сковородку, налил масло, но китайскую смесь пока оставил в морозилке, решив, что начнет ее жарить, когда прояснится ситуация.

Все шло своим чередом, водка ждала в морозильнике и при любом варианте обещала свободу.

Вода шумела и шумела, Нина наслаждалась процессом.

Продолжая плыть на волнах нахлынувшей свободы, Ларионов ощутил нереальность ситуации.

Он находился в своем доме, где неспешно – без взлетов и падений – текла нынешняя семейная жизнь: настолько безэмоциональная, что казалась вечной, хотя таковой не была.

И в то же время в этом же доме, в этих же стенах – только между других обоев и среди другой мебели – прошли первые двадцать лет, проведенные в беспорочной близости с сестрой.

Сейчас казалось, что ничего того на самом деле не было, все лишь приснилось.

Но то было – и было, несомненно, лучшим в его жизни.

И сейчас вода шумела в той же ванной комнате, где они с сестрой когда-то невинно намывали друг друга по утрам.

Более того: несмотря на то, что на месте убогой железной ванны родителей давно стояла уютная акриловая, угловая и сияющая, и душевых леек за эти годы было сменено бессчетно, вода падала на то же самое тело, которое когда-то прижималось к нему в постели.

Ларионов потряс головой.

Мысли о прежней счастливой жизни вытеснили мечты о грядущих женщинах, которых предстояло найти по одной на каждый ошеломительно свободный вечер.

Он думал сейчас о Нине – о ней и только о ней, потому что когда-то она была его всем.

Это казалось странным, поскольку та жизнь давно умерла и ничего не могло повториться.

Но наваждение было слишком сильным.

Поставив и маслины и крабовые клешни обратно в холодильник, чтобы они не нагрелись за время ожидания, Ларионов прошел в комнату дочери.

Там нашлись вещи сестры, больше им было негде быть.

На сиденье стула лежали прозрачные колготки, на спинке висело платье, сверху белели трусы и чернел бюстгальтер.

Он был небольшим в сравнении с теми парашютами, что носила жена. Обзаведясь выпуклостями достаточно рано, Нина замедлила, потом вовсе остановила рост своих форм; сейчас ее грудь стала даже не средней, а маленькой.

Точнее, такой она казалась: обнаженной сестру Ларионов не видел больше двадцати лет.

Их нежные объятия обуславливались ночными привычками. Став спать в разных комнатах, они перестали раздеваться на глазах друг у друга.

Опять увидев Нинино белье, Ларионов почувствовал, как внутри что-то дрогнуло.

Это « что-то » было не постыдным, а смешным. Но тем не менее он оглянулся на дверь – понял, что сестра еще намывается, и взял в руки ее бюстгальтер.

Далеко не новый предмет туалета пах ее телом, ее косметикой.

Когда-то давно Ларионов смог бы узнать запах сестры среди сотни одинаковых девочек. Та память не стерлась, но Нина перестала быть той Ниной.

И было бы странно, улови он нечто знакомое в запахе тридцативосьмилетней чужой женщины.