Виктор Улин - Внеплановый ремонт

В квартире стояла мирная тишина: родители давно ушли на работу. Никого не опасаясь, брат с сестрой не стали одеваться, а занялись необходимыми делами.

Прежде всего они поставили стираться испачканную простыню, а кровать не заправили, оставили проветриваться, поскольку она промокла до матраса.

Потом пришла пора избавиться от следов ночного происшествия. Ванная комната в квартире не отличалась величиной, брат с сестрой по очереди приняли душ, несколько раз намылив и омыв друг друга.

Это было не в новинку; без родителей они нередко занимались гигиеной обоюдно – не ради острот, а проявляя невинную нежность.

Но в этот день прикасаться к Нининому телу оказалось как-то нехорошо волнующе.

И даже смотреть на нее было неловко. Грудь казалась набухшей, соски стянулись и покраснели на вершинках. Над тем местом, которое Нина сегодня намывала с особым тщанием, вились черные волосики, которых раньше то ли не было, то ли он не замечал.

Впрочем, это могло показаться: Ларионов все еще был сам не свой.

Однако незнакомое видение знакомых вещей ударило в затылок нехорошим сомнением.

Пересилив себя, он взглянул сестре в глаза и как можно спокойнее спросил, не сделал ли он с ней ночью чего-нибудь плохого.

Вопрос был ужасен. Но еще более ужасным оказалось бы жить дальше, мучась догадками.

Сестра вдруг покраснела – маков цвет пролился на нее снизу вверх, от живота до бровей, нахмуренных под мокрыми волосами – и беззвучно покачала головой.

А потом нагнулась из ванны и быстро поцеловала в губы.

Поцелуй пробил так, что Ларионов еле дождался, когда сестра ополоснется еще раз и примется вытираться.

Подав ей полотенце, он рванулся в туалет, даже не прихватив журнала.

В последний момент перед началом судорог он подумал не о соседке по парте, которая целый год истязала голыми коленками, а о сокровенных местах сестры.

Это было не просто ненужным, а лежало за пределами допустимого.

После туалета стало чуть спокойнее.

Сестра привычно накормила яичницей, они, как обычно, взявшись за руки ушли в школу. Ничто не выбивалось из распорядка.

Однако он понимал, что случившееся серьезно.

Ларионов помнил сон, но не осталось в памяти, как он взял Нину за грудь.

Он знал, что все сущее меняется. Динамику восприятия невозможно было предугадать.

Днем он боготворил сестру, жил ею, поправлял каждый ее волосок и сдувал с нее пылинки.

Но ночью голова отключалась и верх брало тело.

И не было никаких гарантий, что через некоторое время он не изнасилует сестру во сне – или просто не причинит ей боль – а утром ничего не вспомнит.

Жизнь требовала коррекции.

Вечером брат c сестрой привычно легли в одну кровать, привычно обнялись и завели привычный разговор. Но, почувствовав, что вот-вот заснет, Ларионов расцепил объятия, поднял Нину и молча отвел в другую кровать.

Сестра не спросила причины, но, кажется, не удивилась. Вероятно, случившееся было шоком не только для него.

Ничто другое в их отношениях не изменилось; они продолжали по вечерам нежиться в объятиях и даже иногда целовались.

Подобных эксцессов не повторилось.

Не желая больше рисковать, перед сном Ларионов с особой яростью – иногда по два раза подряд – опустошал себя над « Огоньком », это помогало.

Так они жили, пока в восьмом классе Нина не стала девушкой.

Не подготовленная дурой матерью к переменам, она испугалась и, как всегда, обратилась к брату. Ларионов знал, что кровь, появившаяся без его участия, означает переход сестры в новое состояние, и велел ей поговорить с матерью.

Родители спохватились, наконец осознали, что выросшие дети продолжают жить в одной комнате, и в семье произошла перестановка.

Ларионов переселился к отцу, его место около Нины заняла мать.

Тихая семейная жизнь брата и сестры закончилась, ее сменил кромешный ад: мать переключила норов с отца на дочь.

Теперь в доме круглыми сутками стоял крик по поводу Нининого поведения.

Осуждалось все, до сих пор не замечаемое, вплоть до длины юбок, в которых – по мнению матери – Нина напоминала проститутку, а не школьницу.

Ларионову тоже было несладко с отцом; тот не скандалил, но равнодушие и отсутствие тем для разговора омрачило существование.

И даже поступление в университет не вернуло ощущения жизни.

В редкие часы, оставаясь дома вдвоем, брат и сестра бросались друг к другу. И, тихо жалуясь на перемену судьбы, опять строили планы, теперь уже совершенно серьезные.