Мария Стародубцева - Зимний сад

Волка, напавшего первым, вожак игнорирует; обгладывая оленье брюхо, запускает в него морду по самую шею, изредка высовываясь на холод и приторно облизываясь. Годовалый переярок, опьянев от удачной охоты, принимается зализывать ушибленное оленем плечо и отворачивается от вожака. Тот неожиданно бросается на него и режет клыками по шейной артерии, как оленя за три минуты до того. Переярок, обнаглев от боли и ярости, разворачивается и бросается на нападавшего, но тот спокойно отскакивает и возвращается к трапезе. Переярок слепнет, прыгает и скулит, но всё реже и слабее; глаза ему заволакивает красная пелена. Наконец, во всём теле больше не остаётся крови, и он вытягивается на снегу и затихает. Остальные волки не обращают на труп никакого внимания.

Через пять минут, обглодав оленя до костей, стая снимается с места и исчезает так же бесшумно и призрачно, как появилась. На снегу остаются следы звериной трапезы, вытатуированные кровью. Метель продолжается, и снег по- прежнему сыплет с тёмно-синих, почти чёрных небес. Луны нет, ночь обещает быть беззвёздной…

Да, я сейчас немного забегу вперёд, но мне можно: я-то хорошо знаю, чем закончится моя история. Потом прочтёте и задумаетесь: не нарисовал ли я себя в виде загнанного волками оленя? Только волк мой не слишком материален, если можно так сказать о диагнозе…

Трикс меня щекочет. Вечно на самом интересном месте сна – даже немного обидно! Стою я, значит, на обрыве, внизу грохочет тёмный океан, вокруг с натужными тонкими криками носятся белые чайки и тонут в тёмных тучах; сзади подкрадывается толпа довольно красивых, совершенно незнакомых мне людей. А, нет, не людей… Сзади напирает толпа зомби. Я отступаю к обрыву, готовясь прыгнуть… И тут над ухом раздаётся частое-частое нашёптывание, словно кто-то очень быстро говорит. И щекотно. Я даже во сне улыбаюсь и начинаю ворочаться. Ну всё, зомби провалились обратно в мозг, а я вернулся в свою комнату с задёрнутыми шторами.

Трикс сидит на подушке и обнюхивает меня. Ясно, есть захотела. Гладить она себя не позволяет, на руки не идёт, у неё сложный характер. И на обычное имя, вроде там Снуппи или Джерри, не стала отзываться сразу, как только её притащили ко мне в качестве подарка под дверь. Не верите? Мне подкинули животное в коробке из-под обуви месяца три назад. Тощую, облезлую, со склеенными скотчем тоненькими, но очень кусачими челюстями. Увидел – чуть не прибил на месте. Конечно, у неё такие глаза – смотрит прямо в душу. Трикс – моя маленькая (полметра с хвостом) крыса-альбинос с горящими красными глазами и пухлым розовым носом, который вечно трясётся и шевелится.

Сгоняю её с кровати. Встаю, раздвигаю шторы. Опять снег, на улице ничего нового. Плетусь в ванную, мельком смотрю на часы – 6:30 утра. Привычка вставать рано осталась, хотя тащиться ни свет ни заря абсолютно некуда. Пока я в ванной, Трикс крутится под дверью в ожидании завтрака. Если её очень раззадорить, она зашипит, защёлкает и засвистит, чуть ли не запищит. Обожаю её дёргать, обожаю её писк – как сейчас. Голодный грызун в первый свой день у меня погрыз все книги. Это даже восхищает: книг-то куча! Штук двести, наверное. Это я на барахолке покупал или одалживал у приятелей.

Моя кухня – оплот холостяцкой жизни. Хорошо, что со мной Трикс, иначе мышей было бы полно. А так они её боятся: она как крысиный зомби со своими глазищами цвета свежей крови (сдавленно фыркаю себе под нос, это я так смеюсь). Трикс, как кошка, путается под ногами и удивлённо на меня смотрит. Да, скажет, хозяин опять сам с собой треплется.

Стол завален раскрытыми упаковками от «Рамена». Всё не соберусь их выкинуть, да и Трикс любит рыться в хрустящих контейнерах и рвать их на части. Так, холодильник работает, значит, оплату я не просрочил. Забыл, понимаете ли, платил или нет? Роюсь в «Рамене» (я его покупаю по семь-восемь штук) – ну должна же быть ещё заначка. Бинго! Под завалами обнаружена нетронутая (почти, если не считать крысиных зубов) пачка, из которой я извлекаю брикет спрессованной жёлтой лапши вместе с пакетиком приправы. Так, к лапше ничего нет. Фильтр с забившейся кассетой за ночь начистил пол-литра воды. Можно поставить чайник. Он электрический, чёрный, пластмассовый. Трикс его погрызть не смогла, так что он как новенький. В раковине лежит вчерашняя чашка с застывшим в неестественной позе коричневым чайным пакетиком. Ещё сгодится. В холодильнике… нет, лучше не смотреть, что у меня в холодильнике. Но Трикс его открывать не умеет, а значит, там должен быть кусок колбасы с последней пробежки по супермаркету в квартале отсюда. Так, колбаса на месте, треть от упаковки хлеба в нарезке тоже. Треть – пять или шесть кусков, нарезанных машиной. Чай вскипел, можно скинуть пустые «Рамены» в урну, освободив тем самым место на столе. Трикс легко запрыгивает на соседнюю табуретку, некогда белую, а теперь в потёках от чая и стоявшего на ней фикуса. Интересно, зачем мне фикус? Он остался от предыдущих времён, стоит в гостиной. Крыса лезет за моим бутербродом чуть ли не мне в пасть. Отпихиваю её, бросаю на пол кусок колбасы. Трикс ест всё. Меня самого, впрочем, тоже, наверное, не прочь попробовать на зуб. В полутьме утреннего завтрака мы сидим без лампочки, потому что она перегорела, а я вторую неделю забываю вырваться на улицу и купить новую. Глаза Трикс горят как угли. Как у зомби из моего сна.