Иосиф Гальперин - «Лаковая миниатюра» и другие рассказы

Беглец рассказал, что он убил мужчину из враждебного клана Сигуросов, Константина, теперь клан охотится за ним. Дионисий отломил хлеба, налил в блюдце масла, поставил оливки. Уложил спать. А утром сказал, что Константин был его родным братом. Что он скорбит по убитому – и о заблудшей душе убийцы. Дал ему еды в дорогу и проводил на корабль, отправлявшийся в сторону Пелопоннеса. Кровник из клана Мондиносов был потрясен, что понятно, раскаялся, что бывает, и стал добродетельным человеком, что бывает гораздо реже…

Ну все, здесь можно приземлиться, выйти из воды – асфальтовый причал, а не охраняемый песчаный роддом. Волонтеров и волонтерш не видать. Конечно, в том, чтобы приехать из своей Скандинавии на другой край света и охранять кладки морских черепах, тоже есть какое-то самопожертвование, какая-то милость сердца. Но Дионисий пожертвовал частью своего сердца, любовью к брату, в пользу которого он когда-то отказался от наследства, кровными узами. А девицы, напротив, просто следовали велениям усвоенной добродетели, может быть, ничем внутри себя не поступаясь.

Только вот что-то асфальт меня ведет совсем в другую сторону, это ж какой крюк придется делать, чтобы вернуться в темноте, дрожа от голода. Я не заначил денег на таверны в плавки, а на святых, способных накормить меня хлебом и маслом, рассчитывать не приходится. Закинф, конечно, небольшой остров, всего 35 километров в диаметре, но обходить его босым (я же тапочки в ласты не подкладывал, только носки) и усталым – дня не хватит…

В монастыре нам с гордостью показали витринку, в которой на стене висели Переходящие Красные Тапочки. Эх, мне бы сейчас пусть не резиновые шлёпки, то хоть такие, бархатные. Но я же не староста какого-нибудь прихода, кто мне их выдаст, ими награждают победителей православного соревнования закинфских приходов. Мощи святого Дионисия покоятся в главном островном соборе, в городе, который также называется Закинф, на набережной. С мощами многое чего происходило, начиная с 18-го века, а теперь раку торжественно вскрывают в день святого – и меняют тапочки.

Легенда такая: Дионисий целый год по ночам обходит свой любимый остров (думаю, волонтеры не мешают), вот и стаптывает обувь. Когда раку вскрывают, по тапочкам видно – тщательно он охранял от бед свой Закинф. Ему кладут новые ненадеванные тапочки, а старые вручают, как вымпел победителю в соцсоревновании, самым благочестивым прихожанам. Да пусть верят в эти простодушные чудеса, лишь бы помнили о жертвенном милосердии!..

Все, дальше не пойду по асфальту, а то совсем ноги собью. А не махнуть ли через забор? Ну и что, что колючка поверху, главное, снаряжение перебросить и осторожненько себя в плавках перенести. Здесь прямо лес какой-то! Если я правильно азимут чувствую, то наше пристанище – на востоке, туда и двину, отталкиваясь от солнца.

По сухим иголкам идти конечно колко, зато ноги пружинят, а не давят на ступни. Совсем скоро начнет темнеть, не побежать ли? О! Так вы еще и подгонять, стрелять вдогонку? Господи, как же я забыл, что сейчас на острове охотничий сезон, бьют перелетных птиц, лупят по большим стаям мелких пташек, не промахнешься. Слава богу, что по мне не целят, но попасть-то могут! От таких чудаков, как я, и проволоку накрутили вокруг заказника, куда съезжаются солидные господа с дорогими ружьями со всей Европы. В зоне милосердия на берегу – волонтеры, в зоне убийств в глубине – охотники, каждому свое, такой вот цивилизованный европейский биоценоз.

Быстрее, быстрее, пока видны ветки, хорошо, что в темноте прекращают стрелять! Ну вот и колючая проволока, через нее – на волю! А здесь опять асфальт, знакомый перекресток, таверна, за столиками на веранде сидят у красных стеклянных пузырей со свечками пожилые усатые мужики, перед каждым – свой кувшинчик, тоже красный изнутри. Скоро и я выпью похожего вина с земляничным привкусом. И сяду, наконец!

Думаю, моя Пенелопа уже с ума сходит, крутит на пальце серебряное колечко, которое мы купили в ювелирном переулочке за собором в островной столице, там своеобразные самоделки, впитавшие итальянские и греческие мотивы. Какой мотив, интересно, у нее сейчас в голове? Дай бог, чтобы терпение, а не паника. И я, однодневный Одиссей, возвращаюсь не нудистских женихов стрелять, а просто рассказывать, что сегодня видел.

Пусть не обошел весь остров по периметру, по сыпучим и вязким пескам и скользким камням, но представил, каково это Дионисию. Не легче каждую ночь, чем Одиссею – год за годом. Трудно найти дорогу обратно сквозь войны, чудовищ и колдуний, вернуть свое царство и свою семью. Еще труднее биться не за себя, вообще – не биться с оружием в руках, а слабым телом своим (ну не бестелесный же дух стаптывает тапочки!) оберегать век за веком своих неразумных и страстных прихожан, учить их началам милосердия и понимать, что без начал не будет ничего более глубокого и серьезного.