Иосиф Гальперин - «Лаковая миниатюра» и другие рассказы

Чем только не забьешь голову, лишь бы отвлечься. Можно ли вторжение колонны муравьев в дом назвать эффектом присутствия? А носорогов? Прошлое атакует колоннами с разной стороны, пользуясь тем, что обеднело настоящее. Да еще предрассветная тишина, пустота высасывает из запасников мозга то, что там живет, притаившись.

Но если, меняя показатель высоты, меняешь показатель давления, даже и ощущение его, то может быть, произвольно ставя числа в календарике, можно почувствовать другое время? Бог с ней, с реальностью, включаешь себя, пусть в одиночку, в тот мир, от которого в сию минуту вроде не зависишь. То есть бывший мир, прошедший уже, ушедший – мертвый? Ты же не потащишь за собой ни живущих рядом, ни даже электронную почту.

Но самовнушение-то действует, ты же пробовал представить себе, как “пар” от взвинченных мозгов сквозь кожу пробивается в корни волос и по ним расплывается в воздухе, освобождая тебя от боли и перенапряжения. Ну, обрати этот фокус во время. Если гонишь календарь вперед – новые надежды, если назад – подгоняешь действительное под желаемое, задачу под ответ. Мол, получилось, как и было суждено…

Будущее. Скажем, установил 2050 год и подсмотрел что-то с помощью личной машинки времени, что там в год моего столетия? Нет, не хочется, пусть идет как идет.

А прошлое? События не изменишь, но ощущения… Какой из дней хотел бы оживить в красках и запахах? Хотел бы вернуться к чему-то написанному и переписать? Возможно, но для этого машины времени не нужно. Может, хотел бы испытать удовлетворение от написанного, испытать именно в момент, когда точку поставил? А нет такого текста. Или был, но забыл – и не представить, к чему хотелось бы прикоснуться снова. Нет, есть которые и сейчас нравятся, но был ли ты счастлив, написав, понял ли сразу, что попал?

Подумай о бескорыстном счастье, оно не обманет. Ты же когда-то писал о Крыме, об одиноких блужданиях по раскаленной зноем земле, о долгом плавании под водой. Так хотелось поделиться этим состоянием, вел стихотворный психофизический репортаж.

Это же ты возил в Крым дочерей, привязывал их к этим волнам, раскаленной гальке и рыбам, закладывал именно эти радости в определитель хорошего! Это же ты агитировал Виктора поехать на море, поплавать там по пяти заброшенным бухтам, это же ты настаивал на масках и ластах, на долгом парении над камнями!

И вот спустя годы он смотрел на тебя профессионалом, он стал им, превозмогая поврежденный позвоночник, он переформатировал свое тело – безо всякой машинки времени…

Вернуться к тому мигу, когда он заботливо и победительно объясняет тебе, чего стоит опасаться.

Метров двести от берега их было много, приходилось лавировать по глубине и на плоскости, маска и трубка оказались нужны не для поиска интересного, а для обзора, для защиты боков и ног от прикосновений. Все время вертел головой и поневоле рассматривал медуз. Вот почти совсем белые, маленькие – с кулак, вот здоровые тарелки с голубой каёмочкой – мечта Бендера! А вот сплошь синие, созревшие, как баклажаны.

Возвращаться пришлось тоже проталкиваясь, но уже сквозь толпу плещущихся на мели, а не сквозь медуз. Отдельной кучкой в воде по пояс держались подростки, точнее, их держали энергичные накачанные тётки разных размеров и утомлённые ими пловцы-аполлоны, свистки были у тёток. Подростки, тётки и аполлоны представляли какой-то “кэмп”, в этот греческий лагерь их привезли из Сербии. Наши внучки тоже летом вывезены на пару недель в такие же “кэмпы” в России, интересно, без пионерской атрибутики, которую обессмертил фильм “Добро пожаловать!”, что соединяет прежде незнакомых подрастающих людей?

На песке у кромки живописно расположились три грации разных объёмов, рассыпая вокруг окурки. Олимпийский бог им судья, а сам Олимп – за головами, за отельчиками, за деревьями чаще всего окружен облачной чередой разной плотности. С берега престол Зевса не виден, но когда накануне мы поднимались в национальный парк, двуглавая вершина перед нами обнажилась.

Вышел, обходя граций, и обнаружил у себя справа под рёбрами маленькое красное пятно, ожгла всё-таки синяя с каёмочкой! Прости, дорогая, за толкотню в твоих пределах, я старался, Посейдон свидетель, увернуться. На соседних лежаках семья с детишками, показал им рапанчика и неизвестную мне круглую двустворчатую ракушку размером с большое яйцо, и Люба понесла моллюсков обратно в Эгейское море.

Непионерский лагерь по свистку вышел на берег. Колготятся, дурачатся, здесь лидером – самый энергичный, не обязательно самый дурашливый или глупый, но тот, кто быстрее переводит свои побуждения в действия, заражает общепонятными, то есть – чаще всего примитивными, разрушительными импульсами остальных. Всё-таки здорово отличаются дети в семье – и в коллективе: в хорошей семье видят с рождения особость каждого, а в коллективе, тем более слепленном на короткое время, главное – общие требования, общие эмоции, не различия, а слияния.