Мария Стародубцева - Волны бьются о скалы

Как это – ползёт слоями? На острове есть змеи, динодоны, метровые, коричневые с чёрными пятнами. Раз папа принёс домой кожу динодона – лёгкий прозрачный футляр, почти невесомый, на котором слабо отпечатался рисунок настоящей новой шкуры. Слезшая кожа мягкая и немного липкая, она шелушится и мнётся, а когда засохнет, то легко ломается. Очень странно и противно держать в руках такой футляр от змеи. Вот и у Лики так же, как у того динодона. Интересно, когда змея сбрасывает кожу, она умирает? Наверно, нет. А она сама?

В комнату заглядывает мама и тревожно смотрит на дочь.

– Господи, Лика, опять встала ни свет ни заря. – У мамы немного усталый голос, она вчера сидела до половины третьего ночи, проверяла письменные работы учеников. Ох, как же Лика не любит это словосочетание – письменные работы. В такие минуты к маме лучше не подходить, её даже папа боится. – Слезь со стола.

Лика спрыгивает на пол. Мама вздрагивает.

– Ты с ума сошла! – Её голос окатывает Лику ушатом холодной воды. – Сколько раз я тебе говорила, нельзя так резко двигаться! Нельзя прыгать. Покажи ноги, живо!

Так, сейчас надо втянуть голову поглубже в плечи и зажмуриться, чтобы мама ещё больше не разозлилась. Нет, она никогда не бьёт Лику, пальцем не трогает. Только кричит, а вечером иногда плачет, уткнувшись в свои письменные работы. Лике жалко маму, она покорно садится на раскладушку, ёрзает на ней, стараясь издавать как можно меньше скрипа, осторожно вытягивает ноги. Мама внимательно смотрит, не появилась ли на бинтах опять кровь. Ноги у Лики от бёдер до пяток перемотаны бинтами, вонючими, не меняемыми по два-три дня, бинтами, под которыми все зудится и чешется, а расчёсывать нельзя. Лика раньше расчёсывала бинты, только потом ещё больней.

Мама придирчива, встала не с той ноги, не иначе.

– Лик, сейчас мне некогда, – говорит она, бегая по кухне и накладывая дочке овсяную кашу. Ужасная бурда, но она укрепляет клетки кожи. Так говорит дядя Коля, он геркулесом кормит своих кролов, и они у него здоровенные, толстые. Мама прислушивается к каждому слову дяди Коли, а папа его терпеть не может. А Лика боится. – Я приду к трём часам и сделаю тебе перевязку. Лежи в кровати, поняла? – Лика трясёт головой. – Можешь включить телевизор. – Мама привыкла командовать, в школе очень громко, приходится постоянно кричать, и мамин голос хриплый именно из-за этого. – Еда в холодильнике, я оставила немного каши в кастрюле. Всё, давай, пока.

Мама мельком смотрит на наручные часы, которые ей подарил папа на прошлое 8 Марта, набрасывает на себя тёмно-вишнёвый длинный плащ и вылетает за дверь. Шубы и пальто у мамы нет, только этот плащ, сколько Лика себя помнит.

– Пока, мам, – одними губами говорит Лика.

Овсянку есть неохота до ужаса. Лика с отвращением глотает безвкусную, застревающую на зубах массу. Потом идёт к раковине в туалете, моет посуду. На руках нет бинтов, посуду мыть лучше под холодной водой, горячая разъедает кожу за две минуты. Холодная вода как лёд, Лику начинает трясти крупная дрожь, но посуду надо домыть. Чистящего средства, как в рекламе, у них нет, есть скребок и губка, натёртая жёлтым хозяйственным мылом. Только им можно мыть саму Лику в бане, раз в месяц, не чаще. Поэтому у Лики короткие волосы, короткие и всегда сальные, и лезут нещадно. Мама говорит, что это авитаминоз. Мытьё в бане тоже болезненно, маленькой Лика плакала в голос, когда мама пыталась тереть грубой мочалкой лезущую язвами кожу, сдирая её живьём. Потом от мочалки отказались, когда выяснилось, что ребёнок плачет и дёргается не от простого дерматита, как им говорили в больнице. Хозяйственное мыло щиплет и пахнет застарелой щёлочью, но приходится терпеть.

Полотенцем вытирать руки тоже нельзя, надо ждать, пока сами высохнут. Вода попала на бинты, теперь они подгниют к приходу мамы, а она заметит и опять рассердится.

Лика идёт в зал, там у них телевизор. Серый, пыльный, толстый, приземистый. Экран у него чёрный и выпуклый, и тоже пыльный. На телевизоре стоит бамбуковое деревце, притащенное папой с улицы. В горшке оно зачахло, впрочем, и на улице бамбук невысокий, кустарник, чуть ли не по земле стелется. Весь кустарник и все деревья на острове свёрнуты в одну сторону, на восток, потому что туда дуют частые бури, туда дует восточный ветер. Все дома на земле, многоквартирных всего два, из-за частых землетрясений в них боятся жить. Окна в домах узкие, фундамент уходит глубоко в землю, крыши нависают над окнами.