Плача, видишь: женщины и дети
Семенят к церквушке через плес.
Синеглазый старец, ставя сети,
Выловит нас всех из моря слез.
* * *
А мама стирала мой белый платок,
Пока я спала, простудившись в дороге.
Заставили пить обжигающий грог,
Заставили парить с горчицею ноги.
Проснувшись, увижу старинный узор —
Платок мой – размером в оконную раму,
Сквозь зубчики виден заснеженный двор…
И слышно – сестра подошла к фортепьяно
И пела… (как жили мы порознь и врозь?)
И музыка эта меня не будила…
Знать, не было в жизни ни грязи, ни слез.
А если и были – все мама отмыла…
* * *
А в окнах его – на ветвях снегири,
А я снегирей столько лет не видала:
Как спелые яблоки, как – фонари…
Как зимние солнца – горят вполнакала.
И каждое пыжится птицей живой
Без всякого: «как» – снегири, да и только —
И как это мир стал настолько цветной?
И как же он был черно-белым настолько?
* * *
Вчера перепутала солнце с луною —
Знать, впрямь все равно, что висит надо мною
И светит так тускло, как старый пятак,
Что, стыдно сказать – лучше б вовсе никак.
Приходится думать: наверное – годы…
Растерянность в мыслях и чувствах природы…
Наверное, возраст случился такой —
Меняется солнце местами с луной.
* * *
Перейдём на осеннее время. Увы…
Это время мы брали у неба взаймы,
А теперь возвращается старый должок.
Видишь кружится… даже ложится снежок.
Это, ежели было б мне – лет двадцать пять,
Эту влажность могли б вы за слезы принять,
Но теперь я не плачу – я только смеюсь,
И не осени я, ни весны не боюсь…
Осененная синью суровых небес
Я с любовью живу ровно так же и без.
Этот бес, что пытался ударить в ребро,
Будет долго визжать и поскуливать… но
Перейдем на осеннее время, ура!
Замечательная – золотая пора.
Долгожданное ясное терпкое все,
Время бархатных платьев, объятий – твое!
Эта бархатность и революций, и дней,
Время осени – зрелости, значит, твоей.
Время вальсов осенних и хересных вин,
Время поздних прозрений и ранних седин.
Это значит, что время страды улеглось,
И уже не нужна благородная злость.
Отойдет скоро время обид и хлопот,
Перейдем на осеннее время… вот-вот…
Там будет у вас и корова, и кошка,
собака и сад…
Там яблоки спеют – надкусишь немножко,
все знаешь подряд.
А съешь пополам – и считай, что бессмертен,
поскольку любим…
И адрес на старом помятом конверте…
Но неразличим…
* * *
Говорил: коли смерть разлучит нас, послушай, —
Лишь тогда я твоей удостоюсь любви.
Только там не нужна она – там одни души.
На погост не мотайся. А просто живи.
Все равно: либо я ничего не услышу.
Иль, услышав, рассорюсь с архангелом в дым.
И у звездного купола выломлю крышу.
Коль услышу, что я тобой снова любим.
Говорил он, а смерть у порога стояла.
Отвечала тогда я ему невпопад:
Да, поставлю-де крест и забуду, что знала…
Так что ты не дури – возвращайся назад.
Адам – в переводе – Красная глина
Я люблю эту красную глину,
Напоенную жаждой дышать.
В дни творения Эммануилу
Было рук невозможно отнять
От ее огнедышащей плоти,
От ее упования – жить.
И, погрязшему в этой работе,
Рук к субботе Ему не отмыть.
Так жонглер запускает под купол
Сразу девять лучистых мячей,
И вальсирует в воздухе труппа
Звезд, плененных задумкой твоей.
Я люблю тебя, красная глина,
И, увязнув в тебе, не ропщу,
В эту гулкую хрупкость кувшина
Превращаясь, прельщаясь, прощу
Всё… чтоб вжиться – вдохнуть и остаться,
Вдохновенье и прах пополам —
В звучных сферах землей распластаться…
Я люблю……
Пробуждайся, Адам.
* * *
Багдад бомбят.
Над рифмою такой
Другие рифмы забываешь сразу —
Сливается потерянный покой
В одну сиреной длящуюся фразу.
А я б Багдад писала через «о»:
Кого б ни били – убивают Бога.
Неграмотное бабье естество
Войне сопротивляется убого.
А им бы все бабахать посильней,
Искать повсюду новых виноватых.
Кого б ни били – перебьют детей.
Бессмысленны окопы, маскхалаты.
Читать дальше