Людмила Андреева - Розы славы и любви

Когда Рина родила мальчика, богатыря весом почти под четыре кило, Иван весь светился от счастья!

Он завалился в общежитие к ребятам из своей бригады, с возгласом:

– Ребята, у меня сын родился! Представляете, сын!.. Сын!.. ― и, с воодушевлением, стал отплясывать нечто среднее между «Яблочком» и «Барыней».

– О-о-о!.. ― послышались со всех углов комнаты одобрительные крики. ― С тебя причитается! С новоявленного папаши – магарыч!

– За мной это – не заржавеет, ― широко и чуточку глуповато улыбаясь, Иван направился к стоящему у окна столу. Вынув из-за пазухи две поллитровки, прозрачной как слеза, водки, он поставил их на столешницу. А из карманов полушубка стал вытаскивать немудреную в таких случаях закуску: пару банок кильки в томатном соусе. ― Налетай, братва! Пацана обмывать будем! Мужик родился, в нашем полку прибыло!..

Иван скинул верхнюю одежду и бросив ее на близстоящую койку, сел на табурет к столу. Взяв со стола лежащий нож, принялся откупоривать бутылку. На столе оказался хлеб, в миг пожаренная на электрической плитке – глазунья и, порезанное крупными кусками соленое свиное сало. Ребята уселись вкруговую к столу, кто сидел на кровати, кто на табурете, а кто и просто стоял на своих двоих. Комната гудела как улей, когда туда вошел старший по общежитию.

– Что за шум, а драки нет?.. ― пробасил тот и углядев накрытый стол, плотоядно начал потирать руки, а правый глаз у него аж нервно задергался. ― Что отмечаем-то?

– Да вот, у Михалыча – пополнение в семье!.. ― наперебой загалдели ребята.

– Это – хорошее дело, ― пробасил старший по общежитию, направляясь к виновнику торжества сидящему к нему спиной. ― В наших краях, молодые папаши проходят вот такое крещение, ― и, он схватил Ивановы уши и сдавил их ладонями, пытаясь таким образом поднять виновника торжества за голову.

Иван, не ожидавший подобного оборота, приподнялся с табурета пытаясь хоть как-то облегчить состояние. Ему казалось, что у него готовы глаза из орбит повылазить от боли. Тут, держащий его за уши, внезапно разжал ладони, и Иван изо всех сил брякнулся на пол мимо табуретки.

– Добро пожаловать в ряды отцов, папаша!.. ― благословил его старший по общежитию. Иван в ответ только выругался матом. Старший, пряча улыбку в соломенного цвета усах, вновь пробасил: ― Это, не мной заведено! Обычай такой! Я тоже трехэтажно матюгнулся, когда меня, вот так вот, окрестили!..

Молодой папаша щупая свои багрового цвета уши, встал с пола и подняв опрокинутую табуретку, буркнул:

– Кто только придумал такое крещение! Я бы ему по шеям накостылял за такую гестаповскую пытку!.. ― ребята вновь одобрительно загалдели, заглушая невольно вырвавшиеся смешки. ― Тут не только трехэтажно выругаешься, а и всех, пожалуй, до десятого колена, помянешь недобрым словом!..

– Ну, сколько ж можно гуторить? Давайте, наконец-то обмоем пацана!.. ― взмолился хохол Никита.

– А что, у тебя – нутро полыхает?! Требует сто грамм?.. ― насмешливо произнес черноволосый Митька, помощник бригадира. ― Щас, зальем!

Все взяли по стакану и чокнулись. На свет появился человек и, это – надо отметить!

…Отлично же они тогда посидели с ребятами. Благо была суббота и, назавтра выходной, бухали допоздна, а на утро – голова шумела так, что упаси Боже! Пришлось лечиться. И лечиться тем, от чего и заболел. Хорошо, что Рина этого не видела, а то бы, нахмурила красиво изогнутые брови и насупилась. Правда, когда изредка случалось так, что Иван приходил домой слегка на бровях, она ему никогда ничего не говорила, только угрюмо молчала. Но Ивану хватало и этого.

Он извиняющимся тоном выговаривал:

– Я только чуть-чуть… ― и пытался показать эти чуть-чуть. ― Неудобно отказаться было… ведь, свои же ребята, вместе работаем… ― и, после этих слов, сразу ложился на диван и засыпал.

Когда в квартире поселился их малыш, у них стала совершенно иная атмосфера, дом наконец-то приобрел значение настоящего дома, родного очага. Очага, где его всегда ждали любимая жена и маленький сынишка, которого назвали в честь деда – Мишей. Неповторимый уют семьи манил Ивана так, что по утрам он буквально насильно выталкивал себя из квартиры, мысленно говоря, что это лишь до вечера… вечером, он вернется сюда, чтоб снова взять пухленького Мишутку на руки, росшего прямо на глазах. Вот, он начинал улыбаться, узнавая голоса и лица родителей. Вот, он начинает гукать и повторять вслед за близкими гласные буквы, при этом смешно вытягивая пухленькие губки. Вот, он делает попытки дотянуться до висящей над ним игрушки. А вот, он пытается самостоятельно перевернуться со спинки на животик… или же, вот его поставили легонько на ножки, еще такие слабенькие, но Мишутка уже пытается вышагивать. Ему это так понравилось, что когда Иван оторвал сынишку от поверхности стола, тот стал делать шаговые движения в воздухе… Особенно, Мишутке нравилось лежать голеньким на столе и принимать воздушные ванны. Он довольный лежал на животике и живыми голубыми, как у матери глазенками поглядывал на окружающие его предметы. Иван удивлялся чуду, происходившему на глазах. Этот маленький человечек постепенно осваивая окружающее пространство, становился властелином мира и тех, кто жил рядом с ним, кто день ото дня его терпеливо и кропотливо пестовал. Ребенок превращался из маленького и писклявого существа в живого кукленка, со своими растущими потребностями. Взгляд малыша принимал более осмысленное выражение и, устремившись в какую-нибудь сторону, казалось, говорил: а это – что такое и с чем его едят?