Сергей Коноплицкий - Малышка на биткоин. И другие рассказы

И вот однажды Петя Пекинский оказался на встрече выпускников родной школы. По старой традиции все напились водки и стали танцевать. Петя как просветленный йогин не пил, а тихо сидел за сдвинутыми партами, на которых был накрыт импровизированный стол, и умиленно взирал на бывших одноклассников. К столу, покачиваясь, подошла Светка Лоткина и плюхнулась напротив. Она взяла вилку, наколола шпротину, свободной рукой налила в рюмку грамм сто портвейна. Света была из хорошей семьи и не пила водку. Все это знали еще со школы, поэтому специально для нее и Алины Жилиной купили три бутылки «Красного Южнобережного». Алина Жилина была лучшей подружкой Светы и тоже не любила водку.

– Петя, выпей со мной, – попросила Света.

– Спасибо, Свет, я не пью уже пять лет.

– Молодец, – задумчиво сказала Светка и поставила рюмку на стол.

Она откусила у шпротины хвост и грустно начала его жевать.

– Правильно, что не пьешь, Петька! Вот, Парамон пил-пил и спился.

– Кто? – удивленно спросил Петя.

– Ну, Парамон! Физрук наш… Парамаханс.

– Как спился?

– А как спиваются? Пил много и спился.

Светка положила вилку на тарелку, встала со стула, отряхнула юбку и подмигнула Пете.

– Пошли танцевать! – перекрикивая музыку, позвала она. Петя отрицательно замотал головой, и Светка растворилась в радужном свете низких частот.

Петя Пекинский посидел еще пять минут, потом налил себе целый стакан Светкиного портвейна и залпом выпил. Повторив, он почувствовал, как где-то в нижних чакрах нецензурно ругнулось кундалини. Он встал из-за стола и, натыкаясь на предметы, вышел на улицу. На крыльце школы, переминаясь с ноги на ногу от мороза, стояли и курили его одноклассники Денис Мехов и Мирослав Пайкин. Когда они ушли, он вывернулся дугой и дотронулся головой до копчика. Вернувшись в исходное положение, Петя Пекинский удовлетворенно хмыкнул и погрозил кому-то в воздухе пальцем. Потом рассмеялся и пошел домой.

Чабескин проснулся утром в дурном настроении. Возле кровати стоял тазик, а рубаха, небрежно кинутая на стул, была вся измята. Эти обстоятельства указывали на весьма недурственный загул, случившийся ночью. Голова, как и положено в таких случаях, раскалывалась, все тело ныло, а руки предательски дрожали. Вдобавок ко всему, голодная кошка неимоверно громко орала, требуя пропитания, которого она не дождалась вчерашним вечером.

Денек начинался бодро.

Чабескин вышел на балкон, потянулся и отхлебнул из банки, стоявшей на полу. Рассол медленно заполнил кипящие внутренности и, угрюмо пробурчав, осел где-то в недрах организма.

Мимо пролетела птица счастья. Чабескин вскрикнул и прыгнул за ней вслед. Как ни странно, он не упал, не разбился, а вполне уверенно полетел. Постепенно набирая скорость, Чабескин что-то кричал, махал руками, чем невероятно пугал птицу. Она то и дело оглядывалась и норовила изменить направление полета, но Чабескин был тот еще фрукт. Этот парень был что надо. Палец в рот не клади. Своего не упустит.

Эти характеристики Чабескина не оставляли птице никаких шансов, а самое страшное, что он давно уже собирался изменить жизнь к лучшему и ждал удобного случая.

И вот теперь случай летел перед ним, неуклюже взмахивая крыльями. Чабескин улыбнулся. Он вспомнил, как вчера некий человек в сером пальто, которого пришлось четыре раза угостить пивом, уверял Чабескина в том, что человек может летать.

– Смотри сюда! – говорил он. – Птицы летают?

– Летают, – соглашался Чабескин.

– Бабочки летают?

– Летают.

– Сосредоточимся! – собеседник поднял кверху указательный палец и продолжил: – Значит, в природе есть принцип полета, так?

– Ну, есть.

– А теперь сосредоточимся еще раз. Если мы созданы из одного источника, что признают и атеисты, и верующие, значит, этот принцип работает для всего сущего, правильно?

– Не знаю… – замялся Чабескин. Он был достаточно пьян, чтобы согласиться с любой теорией, и недостаточно, чтобы не начать спор.

– Погоди! Ты подумай сам. Птицы и бабочки летают?

– Летают.

– Значит, есть общий принцип летания, понимаешь? Значит, мы тоже можем летать, просто форма летания у нас другая…

– Полета?

– Нет! Не полета, а летания. Понимаешь? Принцип один, а форма разная.

– Не понял.

– Ну, вот есть Пушкин. Его стихи можно слушать, а можно читать. Две формы и один Пушкин. Теперь понятно?

Чабескина вырвало.

Утром он проснулся в дурном настроении. Возле кровати стоял тазик. Рубаха, небрежно кинутая на стул, была вся измята…