Вадим Курамшин - Катарсис. Поколение, обрезанное цензурой. Остаться человеком!

Оргкомитет

Скорее всего, объявление вышло в эфир по чьему-то недосмотру, и двое суток текст непрерывно крутили на областных каналах. А потом разразился дикий скандал. Когда на телецентр обрушились репрессии, за которыми последовали истеричные угрозы губернаторских чиновников, Диме начали названивать перепуганные работники телецентра. Стало очевидно, что директора птицефабрики тоже начнут травить и прессовать. Проницательный ум борца за права сельских тружеников подсказал, что с Черняевым до собрания лучше не пересекаться, в связи с чем Дима до наступления «часа икс» якобы уехал в командировку в Омск. В действительности же он затаился на съемной квартире, которую называл обителью любви. О какой любви шла речь, вы и сами догадаетесь.

12 апреля, за час до назначенного времени, возмутитель спокойствия губернатора вышел из автомобиля у проходной птицефабрики. Не успел он поприветствовать подошедших к нему знакомых, как услышал визгливый, как звук фрезы, окрик директорской секретарши Анны Ивановны, потребовавшей, чтобы Максимов срочно прошел к шефу.

Разъяренный Черняев набросился на Диму буквально с порога, даже не ответив на приветствие:

– Во что ты меня втягиваешь?! Охренел, что ли? Не понимаешь, с кем связываешься? Меня уже пять дней дрючат! И районный глава, и прокурор области! А сегодня в восемь утра дрючил сам губернатор! Выстрелов «Авроры» здесь не будет! Ты понял меня?

– Да понял я все! Только хочу напомнить; это не я вас, а вы меня втянули в дело с «макаронкой». Вы что, всерьез подумали, что наши противники не поднимут бучу?

– Хватит! Разговор окончен. Я тебя уважаю, ты принес нам много пользы, но пока не свернешь эту авантюру, дорогу ко мне забудь! Срочно все отмени, и чтобы никто сюда не совался. И вот еще что: пока все не уляжется, в пределах моей видимости не появляйся!

Сев в машину, Дима недолго обдумывал ситуацию. Мысль отказаться от намеченного ему даже в голову не приходила. Истерика Черняева подстегнула его к еще более активным действиям.

Вечером, без пятнадцати шесть Максимов сидел в машине у поворота трассы к байсальской птицефабрике. Он встречал тех, кто решился бросить вызов макаронному монстру, будучи уверен, что кто-то, во всяком случае, жители ближайших окрестностей, обязательно откликнется, пусть даже ради любопытства. Но развернувшиеся события превзошли все его ожидания. До назначенного времени оставалось еще десять минут, а его «восьмерка» уже стояла среди служебных машин руководителей пострадавших хозяйств. Понимая, что ожидается массовый съезд представителей совхозов, Дима, оставив с управляющими своего водителя Федора Барбича, помчался в местную школу, чтобы не проводить собрание на улице. Он вошел в кабинет директора, но, даже не успев поздороваться, получил резкий отказ в аренде и актового зала, и даже класса. Непонятно, как директор школы мог узнать или догадаться, зачем к нему нагрянул юрист Черняева. Ответ на этот вопрос Дима получил на крыльце школы, где лоб в лоб столкнулся с раздраженным начальником РОВД майором Жирновым.

– Дима, никаких собраний здесь не будет! Не сей смуту, отправляй всех по домам.

– Во-первых, здравствуйте! Во-вторых, Николай Борисович, я не сею никакой смуты. Мы всего лишь решили провести переговоры с совхозами по предъявлению претензий к «Сулейману».

– Да знаю я все. Езжай в город, в другой район, и проводи там все, что хочешь, хоть государственный переворот. Только не на моем участке!

Продолжать разговор не имело смысла. Дмитрий отправился обратно, туда, где оставил Федю и директоров совхозов. За это время там произошли значительные перемены. Бедолага Федор сидел в милицейском уазике и обреченно взирал через зарешеченное стекло на своего товарища и босса. За тот год, что Федя работал у Димы, произошло много чего малопонятного ему, простому сельскому пареньку из Байсала. Повидал он и главу района в компании бандитов, и пьянки с налоговыми полицаями, а как-то раз даже возил загулявшего Диму на курортную базу Боровое в компании судьи Петропавловского городского суда. Пока босс зажигал в номере люкс с красивой тридцатилетней служительницей Фемиды, сам Федька пил горькую в придорожном мотеле. Да много чего бывало! И нешуточные наезды чеченцев, когда было страшно приближаться к собственному дому, где могла оказаться засада. Но такого затравленного взгляда, как сейчас, Дима у своего «Санчо Пансы», запертого в уазике, никогда еще не видел.