Вадим Курамшин - Катарсис. Поколение, обрезанное цензурой. Остаться человеком!

Тем временем люди все прибывали, количество приехавших на встречу директоров хозяйств росло как на дрожжах. Вдоль обочины растянулась вереница служебных «Волг», с десяток машин стояли и вдоль основной трассы перед поворотом. Свернуть на дорогу к птицефабрике им мешали сотрудники ГАИ.

– Товарищи, приношу вам свои извинения, – обратился Максимов к собравшимся. – В ДК нам в последний момент отказали, даже школьный класс не получилось арендовать. Поэтому сейчас, чтобы не нервировать милицию, прошу всех организованно проехать за мной, за черту Байсала в сторону города. Все знают объездную дорогу? Туда я и сверну. И там, прямо в поле…

Договорить пылкому оратору не дали. Максимова, взяв под локотки, препроводили в милицейский бусик, где находился весь личный состав сотрудников райотдела. И вся компания проследовала совсем в другое место.

Следующие три часа Дмитрий Максимов бессмысленно проторчал в кабинете заместителя начальника РОВД. Последний, не зная, чем занять этого бузотера, не раз предлагал ему «раздавить бутылочку», но в итоге, получив окончательный отказ, приговорил ее в одиночку.

По освобождении, направляясь на выход мимо дежурки, озадаченный последними событиями Дима увидел поджидавшего его Федора. Сказать, что «Санчо Панса» был шокирован происходящим, – не сказать ничего. Отчаянно жестикулируя, перескакивая с темы на тему, Федя начал рассказывать, что случилось.

Выяснилось, что Федя имел весьма веские причины столь ужасно себя чувствовать. Как только Дима уехал, к трассе подъехали на крутом джипе люди в штатском и уазик с автобусом, под самую маковку забитые ментами. Штатские сунули в нос Федору корочки КГБ и сообщили, что он арестован по подозрению в подготовке государственного переворота…

И тут с Федей произошло то, что в научной литературе зовется измененным состоянием сознания. Метаморфоза была стремительной, в форсированном, так сказать, режиме, и, разумеется, без воздействия каких-либо веществ. Если ранее, согласно Фединым представлениям, его босс Дмитрий Максимов являлся обычным авантюристом, имевшим главной целью срубить бабла, при этом неважно на чем, то теперь его образ виделся кардинально иным. Иначе Федя стал воспринимать и сам мир.

Когда Федора, подталкивая в плечо, вели в уазик, один из гэбэшников пробубнил ему в спину, что на свободу «подельник экстремиста» вернется в лучшем случае лет через двадцать пять, и то если избежит расстрела. Вот тогда-то до Федора и дошло, в насколько серьезном деле он замешан. Все это он пересказывал на одном дыхании, причем настолько искренне, что у Димы не возникло и тени сомнения в том, что его оруженосец воспринял глупую шутку людей в сером всерьез. Верного товарища следовало успокоить.

– Федор, не кипятись! Между сторонами найден консенсус на высшем уровне. Нас решено обменять на иностранных резидентов. Так что расслабься, не переживай, и давай поскорее смоемся отсюда!

Недоумевающий Федор, так ничего и не поняв, засеменил за своим боссом. Кто эти стороны, что за консенсус, и зачем их с Димой на кого-то менять? Однако задавать глупые вопросы в момент судьбоносного решения сторон об обмене Федя не решился.

Монолог водителя продолжился и на улице. Максимов слушал его вполуха, обдумывая ситуацию. К реальности Диму вернул очередной эмоциональный вопль рассказчика в наиболее живописном месте повествования. Вспомнив выражение глаз Феди, когда тот, сидя в уазике, действительно полагал, что сейчас его повлекут в подвалы КГБ, где примутся выбивать признание в заговоре и откуда, «если, конечно, повезет», он вернется лет через двадцать пять, Дима вдруг засмеялся. Точнее сказать, разразился громким хохотом, чем окончательно добил своего «Санчо Пансу». Тот обескураженно замолчал и непонимающе уставился на виновника своих злоключений.

– Федор! Милый мой Федор! – патетически заговорил Максимов. – Все только начинается! Поверь мне, нас голыми руками не возьмешь. Нас ждет очень увлекательное путешествие, даже не сомневайся! Мы с тобой войдем в историю! Потомки будут помнить нас и с трепетом произносить наши имена. В школьных учебниках напечатают наши фото. Да-да и твое тоже! Фото скромного поселкового паренька, которому посчастливилось стать правой рукой самого́…

На этом месте Дима запнулся. Определение собственного места в истории, а проще говоря, того, кем будет этот «сам», требовало времени. Однако долго размышлять на эту тему не позволяли ни обстановка (крыльцо РОВД), ни атмосфера (было начало апреля, уже стемнело и похолодало). Взглянув на своего преданного помощника, застывшего с отвисшей челюстью, Максимов продолжил.