Виктория Артамонова - Шкатулка

Мы часто просим Небеса о том, чтобы они позволили нам испытать это чувство.

Но готовы ли мы принять этот бесценный дар? Разглядеть свой подарок, справиться с комплексами и сомнениями? Поверить в себя, в чудо и в то, что достойны счастья?

Московский метрополитен. Они зашли в вагон вместе с толпой. Она села рядом со мной. Он встал напротив. Они делали вид, что не смотрят друг на друга, но глаза… они выдавали их… то и дело как будто случайно встречаясь. И румянец на её щеках, и дрожь в его пальцах, держащих сумку. Невидимые ниточки потянулись от сердца к сердцу, такие, которые невозможно не заметить.

Станции сменяли одна другую, а они всё не решались открыто посмотреть друг на друга. Они чувствовали…

Она встала, следующая остановка её. Она ждала, но он так и не посмел сделать шаг к ней, а она не набралась смелости сделать этот шаг первой. Поезд остановился, двери открылись, она вышла на платформу, оглянулась…

Двери закрылись, их взгляды пересеклись ещё раз на мгновение, мгновение, которое они будут вспоминать с тоской не один раз в своей жизни.

Он опустился на сидение, которое ещё хранило тепло её тела.

– Ну что же ты? Почему же не решился? – спрашиваю его.

Он вздрагивает, смотрит на меня пустыми глазами…

– Она такая красивая. У неё наверняка есть парень. Да и что я, студент, мог ей предложить?

– Любовь! – отвечаю я.

«Не поймёшь этих людей. Просят любви, а когда сталкиваешь их носами, бегут друг от друга», – пробормотал грустный Ангел, созерцавший всё это, и взмахнул белоснежными крыльями.

Любовь посылается каждому! Шанс быть любимыми и любить даётся абсолютно всем! Но что мы делаем со всем этим? И зачем просим у Небес любви снова и снова, если боимся сделать шаг ей навстречу?

Мне снова приснилась война – Великая Отечественная, священная… Не понимаю, почему она мне снится? Зачем? Мне, знающей о ней лишь по учебникам истории и из художественной литературы. Может, я вижу всё это, погибаю во сне уже который раз для того, чтобы проснуться в реальности и порадоваться, что я жива и что сейчас не свистят пули и не разрываются снаряды над моей головой? Или ещё для чего-то?

Вот и сейчас… Ночь, сижу на диване в гостиной с дрожащими руками, которые ещё минуту назад, там, за гранью реальности, были окровавленными. Поле битвы, я медсестра. Раненые. Бинты давно закончились. Кругом стоны, трупы. Сердце стучит в ушах, боль, ужас, смерть…

Я снова это пережила, и к этому невозможно привыкнуть. Вспомнилась почему-то пожилая гардеробщица из детской библиотеки, тётя Валя. Странная она немного была, блаженненькой её называли: если что не так сделает – шапочку детскую уронит или номерки перепутает, – шепчет всё некстати: «Вась, ты прости меня… Прости меня, глупую…» – и слёзы на глазах.

Как-то заждалась я своего старшенького, заскучала, а она подсела ко мне и разговорилась. И открылся мне смысл её причитаний.

Война ворвалась, вторглась в её маленький мир, когда ей было семь, а младшему братику три. Тяжёлые и страшные годы медленно ползли, но дети есть дети: они играли в свои незатейливые игры в свободные от домашней работы короткие минутки – между бомбёжками и обстрелами – под унылое завывание пустых желудков.

В один из таких дней Валя подметала, а Вася, её братишка, катал деревянную машинку по полу и, заигравшись, не заметил кучки мусора, наехал на неё колёсиками. Когда девочка вернулась с совком, она страшно рассердилась на братишку, закричала на него и ударила.

Он заплакал и стал просить прощения у сестры:

– Валечка, милая, прости меня, прости неуклюжего, я всё уберу сейчас…

– Никогда, никогда я не прощу тебя, Васька, дурака такого! Никогда! Слышишь?! – закричала она в ответ.

Тут они услышали взрывы, началась бомбёжка. В дом вбежала запыхавшаяся мать, схватила детей и выбежала вон из жилища. Василия она спрятала под корытом на огороде, Валю в кустах чёрной смородины и сама куда-то схоронилась. Так было надёжнее – прятаться в разных местах: если кто и погибнет, то один. Потом было страшно: рычали двигатели самолётов, взрывались бомбы, где-то вдали строчили пулемёты…