Весь её юный образ «сверх моды на вершок» был соткан из нужды, нищеты и огромного желания жить и нравиться. Вера, гордо расправив плечи, вышагивала с утра в школу, невозможно счастливая от собственной красоты.
На втором уроке зашла секретарь и вызвала девчонку к директору.
Горгона сидела за огромным полированным столом и всем своим видом давала понять, кто тут Хозяйка. При виде взъерошенной Верки она грузно поднялась, подошла, и нависнув своим мощным барельефом, начала властно отчитывать, громыхая на весь кабинет: «Ты что же думаешь, что все тебе позволено? В коже она ходит, посмотрите на неё, вырядилась, как на панель. Ты, дрянь, жизни не знаешь, а красуешься. Стыдно богатством трясти. Что нам всей школой за твою куртку выплачивать, если украдут? Больше не смей являться в таком виде! И мамаша твоя завтра чтоб в школу пришла».
Верку изнутри колотило будто током: «Да что эта тварь вообще знала об их жизни, как она смела.»
«Чтоб ты сдохла, ненавижу!» – крутилось в голове.
Вера гордо подняла подбородок и дрожащим от негодования голосом сказала: «В куртке ходить буду, другой у меня нет. Украдут, значит, украдут. Мама моя работает и в школу прийти не может. И я поводов не давала, чтоб её вызывать.»
Внутри трясся маленький беззащитный мышонок, но она виду не подавала и готова была сражаться с этой гадиной на смерть.
Горгона хмыкнула, и отползла в глубину кабинета: «Ишь, какая. Ну посмотрим ещё, иди».
С тех пор в Веркином сердце начал тлеть уголек ненависти. История и так была не из любимых, а теперь и вовсе стала ненавистной.
Вера много читала. В одной из книг встретилось изречение, что с каждым новым королём пишется новая удобная властителю история.
Все эти цифры, сражения, захваты, переделы власти казались пустыми забавами игрушечных солдатиков, которые совершенно не хотелось впихивать в голову. Но, чтобы не расстраивать маму, девчонка наступала на горло собственной «песне» и старательно училась. Директриса цепляла её на уроках, придиралась к ответам, задавала вопросы не из параграфа. Верка ещё больше готовилась к этим ненавистным урокам, чтобы не позволить унизить себя перед классом.
Беззащитный мышонок внутри девочки всегда сжимался при виде Горгоны, готовый к нападению. Вера ненавидела историчку и боялась одновременно.
Однажды на русском Вере приперло в туалет, да так, что сидеть не было сил. Она отпросилась и выскочила из класса. Но, влетев в уборную, просто оторопела и забыла зачем бежала. В туалете между унитазами стояли фанерные голубые перегородки, дверей в кабинках не было, чтобы учащиеся не набедокурили. И вот в одной из ячеек неуклюже раскорячившись на толчке огромной толстой жабой восседала Горгона и беспомощно смотрела на Веру снизу-вверх, потому что двинуться по понятным причинам не могла.
– Здравствуйте! – сказала девчонка и весело зажурчала в соседней кабине, давясь от смеха.
С тех пор каждый раз, когда директриса орала на кого-нибудь, Вера представляла её раскоряченной жабой, и страх улетучивался. Метод, когда для победы над страхом нужно было сделать его смешным, работал безотказно.
Жизнь шла своим чередом. Мама работала целыми днями, отец месяцами пропадал либо на вахтах, либо в запоях. В обязанности дочери входило готовить и ходить в магазин за продуктами.
У соседнего подъезда частенько сидела древняя старушка, даже в самый жаркий день укутанная в тулуп и валенки. Вера, пробегая, всегда вежливо здоровалась. Однажды бабулька остановила ее, протянула дрожащей рукой деньги и со слезами на глазах попросила купить молока и хлебца.
Вера почувствовала себя юным тимуровцем из рассказов Гайдара. Теперь у нее появилась своя подопечная бабушка, которой нужна помощь. Это было так ответственно, по-взрослому.
Отныне регулярно юная тимуровка забегала к старушке, покупала продукты, мыла полы. Та смущалась, стучала палкой, ковыляя по квартире, и причитая, что неловко как-то. Потом они пили чай с вишнёвым вареньем с косточками.
Бабушка Дануся рассказывала, как жили в войну на Украине, как голодали, как погиб её муж, как тяжело растила сыновей. Говорила она на украинском перемешанном с русским. Поначалу было не очень понятно, но вскоре Вере стала привычна эта певучая речь так похожая на русскую.
Дануся воспитала троих парней. Двое разъехались в другие города. А младший сын и сноха, по её словам, были очень заняты и много работали. Девчонке казалось чудовищным, что беспомощная старушка, которая не в силах доковылять даже до угла дома, брошена на произвол судьбы. И Верка радовалась, что может сделать доброе дело. Так они продружили полгода.
Читать дальше