Геннадий Гончаров - Сибирские рассказы

А я обтёрла Пушка влажной тряпкой и налила ему в плошку молока. Лакал он с жадностью, захлёбываясь и время от времени тряся головой.

Место Пушку определили у печи под залавком, постелив там кусок войлока. В первую же ночь он стал жалобно мяукать, и мне пришлось взять его в свою постель, где он вмиг успокоился.

В последующие ночи всё повторялось. Сначала он спал у меня под боком, а потом в ногах.

Летом Пушок постоянно бегал за мной. Куда бы я ни пошла, и он туда же – будь это огород, поле или речка. В наиболее опасных местах, где хозяйничали бродячие собаки, я брала его на руки.

К осени он подрос и принимал участие в наших играх в прятки. Когда выпадала моя очередь голить (то есть искать), он бежал рядом со мной и заглядывал в укромные места. А когда находил кого-либо из подружек или ребят, то начинал мяукать.

Вечером, когда с пастбища должно было вернуться стадо, Пушок вскакивал на столбик у калитки и смотрел вдаль. Но как только корова заходила во двор, котёнок спрыгивал со столбика и бежал рядом с ней в стайку, где садился в углу и ожидал конца доения. При этом он внимательно следил за бьющими в подойник струйками молока.

Как только мама заканчивала доить и шла домой, Пушок, задрав кверху хвост и мурлыкая, семенил рядом, а затем переходил на скачки. Когда наша доярка, зайдя в дом, ставила ведро на лавку, нетерпеливый котёнок, выгнув спину колесом, тёрся о её ноги и настойчиво мяукал. Здесь же ему в плошку наливали ещё не процеженное парное молоко, и он лакал его с великим удовольствием. А затем вскакивал на лавку или на шесток и начинал умываться, исполняя этот ритуал тщательно и долго.

Через год-полтора Пушок превратился в большого пушистого кота сибирской породы, с длинным пышным хвостом и головой как у рыси. Летом он ночевал в сенях либо в стайке, а на зиму переселялся в дом, прогнав Мурку с шестка и устроившись там по праву сильнейшего.

Обладал наш Пушок чарами народного целителя. У отца часто зимой болела спина. Он лежал на полатях у печи, и ему на поясницу клали нагретый кирпич. Кот за этой процедурой наблюдал с шестка. Когда же кирпич убирали, то он спрыгивал на полати и устраивался на спине у отца. Расшиперив передние лапы и выставив когти, топтался на пояснице, а затем вытягивался на ней, лежал и урчал. Таким образом, он делал своего рода массаж, иглоукалывание и прогревание с небольшой вибрацией.

Каким-то чутьём кот угадывал, у кого что болит, и с вечера устраивался лежать на больном месте. Когда я ушибла колено, и оно распухло, то Пушок с вечера ложился ко мне, прижимался к больной коленке и урчал. Боль отступала, и вскоре совсем прошла.

Ещё Пушок обладал способностью наблюдать за так называемым параллельным миром… Неожиданно с особым урканьем спрыгивал с шестка, неподвижно и долго смотрел на окно или в какой-либо угол (кроме переднего с иконой Девы Марии). При этом уши его настораживались, шерсть взъерошивалась, а зрачки расширялись. Мама в таких случаях говорила: «Не мешайте ему. Он домового учуял».

С воцарением в нашем дворе Пушка исчезли крысы. И не только у нас, но и во всей округе. Он питал к ним особую ненависть. Но, убивая их, не съедал. Перекусывал шею, разгрызал затылок и в таком виде приносил, оставляя крыс около крыльца – как доказательство своего подвига. Как летом, так и зимой. Родители подбирали их и бросали в топку печи, опасаясь заразы.

Шли дни и годы. Каждой весной в пору кошачьих свадеб Пушок ввязывался в драки с соперниками и после временного отсутствия являлся домой исхудавший, с разодранными ушами и расцарапанным носом.

В одну из таких вёсен исчезла Мурка, и Пушок окончательно утвердился в праве хозяина двора. Была у нас и собака Жучка. Между собой они не враждовали, иногда и лакали из одной посуды.

Так незаметно пролетело пять лет. Осенью 1929 года я уехала в Томск на учёбу. В то время уже была построена железная дорога до Ачинска.

Пушок с утра почувствовал что-то неладное и стал проявлять беспокойство. Я с ним простилась и закрыла в чулане, предупредив сестру Веру, чтобы выпустила кота после отправления поезда. Затем мы с ней заранее пошли на вокзал и около часа ожидали поезда на Ачинск.

Когда же подошел поезд, и все побежали на перрон, то я почувствовала, что кто-то ткнулся мне в ногу. Я посмотрела и вскрикнула от удивления. Это был Пушок!.. Тому, как он выбрался из чулана, не стоит удивляться. А вот как он так быстро нашёл нас – это уже достойно изумления.