Рэй Дж. - Война. Сборник короткой альтернативной прозы

Мой мозг судорожно искал материалы, которыми я мог бы дополнить дядин образ, внезапно ставший мне приятным. Мама же рассказывала об их детстве! Как они вместе гостили у прабабушки и дядя бесстрашно закрыл ее от внезапно напавшей бродячей овчарки и потом стойко переносил уколы в живот. О том, как он развлекал детвору смешными небылицами и все девчонки в их дворовой компании заливались хохотом.

Оказывается, я знал его. Мама пыталась поделиться со мной частичкой своего мира, а я был так невнимателен…

Я знал его, но не того дядю Колю, который переступил порог нашего дома две недели назад. Другого – юного мальчика из солнечных маминых воспоминаний, которого никак не отождествлял с нежеланным гостем.

Содержимое саквояжа сделало его образ в моей голове зрелым и самостоятельным. Мне стало невыносимо стыдно. Рядом с нами умер человек. Не кусок плоти со вчерашним пюре в стылом желудке, а ЧЕЛОВЕК, внутри которого некогда клокотала целая вселенная. Он приехал к нам, потому что больше его нигде не ждали. Все эти дни он жил рядом, а я с удовольствием демонстрировал всем своим глупым видом зарвавшегося подростка свое полное безразличие к нему.

« Сейчас или никогда !!!» – закричал мой внутренний голос. Взгляд переместился на закрытую дверь страшной комнаты. Не давая себе времени на размышления, я приоткрыл ее и осторожно заглянул.

Штора задернута, кровать застелена, вокруг – образцовый порядок. Все как всегда, за исключением лишь одного. В углу, рядом с окном, на исчезнувших с кухни табуретках стоял обитый красным бархатом деревянный ящик. Коробочка для человека, который утратил силу мысли и дар речи. Перестал дышать.

Я решился войти. Эта комната была маленькой, около десяти метров площадью. Сделав несколько шагов, я оказался рядом с гробом. Ноги дяди были укутаны белым покрывалом с вышитым на нем золотистым крестом. Посиневшие руки сложены на животе. Его лицо было желто-лиловым, а губы фиолетовыми. Веки казались налитыми кровью, застоявшейся и давшей им кобальтовый оттенок. Дядя был одет в свой старый, купленный еще в Союзе коричневый пиджак – именно в нем он был на фото со стройки. В нем он переступил порог нашей квартиры две недели назад. И в нем же он ее покинет завтра. Навсегда.

Опустошение. Мой самый жуткий страх снял маску и показал свое изуродованное, растоптанное миллиардами поколений нескончаемого людского потока лицо. Он терзал меня так долго, но вера в наличие смысла человеческой жизни помогла мне спрятать внезапно ставший глупым страх глубоко за полупрозрачной ширмой хрупкой мальчишеской души.

Я знал, что дядя не шелохнется, не поведет рукой. Его глаза не откроются, а губы не произнесут ни слова.

Мне было шестнадцать. Тогда я впервые понял, что жизнь рано или поздно закончится и я стану покойником – самым нежеланным гостем в любом доме.

И, когда мое тело предадут земле, я буду смотреть на людей с матовой бумаги выцветших фотографий, а в их головах будет звучать мой голос. Они будут переделывать его интонацию на свой мотив, на свой лад, будут говорить с собой за меня, а мое мясо и кости в это время будут поданы на стол к омерзительным жирным червям, ничего не смыслящим в правилах похоронных обрядов.

Моя ладонь коснулась дядиных рук. Они были ледяными. В нашем городе, стоящем на стыке двух рек – Вогжи и Энки, из года в год октябрь приносил с собой жуткий холод, а отопления еще не было. Но его руки были столь холодными совсем по иной причине. Я прикоснулся к нему. Я больше не виноват перед ним. Как и он не должен испытывать вину перед нашей семьей за то, что его сердце перестало биться именно здесь, в тесной холодной комнатушке на окраине города, ставшего последним в маршруте его жизни.

Мне захотелось уйти. На тумбочке лежал томик Хемингуэя. Примерно из середины книги виднелся кончик закладки. Сколько раз он читал этот подарок тети Эллы? На чем он остановился перед своим финальным вздохом? Ему он больше без надобности. Я взял книгу с собой. Выходя из комнаты, я заметил, что в противоположном от гроба углу стояли два венка. Золотые буквы на черных лентах шептали: «Брату и дяде от Натальи, Владимира и Александра» и «Любимому мужу и отцу». У меня не было ни тени сомнения – оба венка купили мои родители.

« Не так страшен покойник, как мрачный, надуманный глупыми людьми антураж вокруг него », – подумал я, вернувшись в свою комнату и распластавшись на кровати. Меня забирала приятная, согревающая грудь полудрема, когда я услышал, что в квартиру вернулись родители.