Александр Занти - Казус Рюмкина, или Из новейшей истории дивного города Грибоберово

Территория кладбища начиналась недалеко от фермерских владений Максима. За широкими черными воротами чуть левее располагалось одноэтажное здание администрации с пристроенной гранитной мастерской. Далее три аллеи тянулись вглубь, но Максим и Ирина миновали ближайшие две аллеи от здания администрации и направились к крайней, в самом начале которой было несколько цыганских могил. «Штефан, сын Янко», «Флорика, дочь Тамаша», «Лала, дочь Янко», – читала Ирина на черных могильных плитах. От этих ухоженных могил веяло не просто печалью и покоем, но и торжественностью. «Это из-за Штефана, сына Янко, – предположила Ирина, – он держит в руках гитару, как будто стоит на сцене, через секунду начнет перебирать струны, а Флорика и Лала затянут цыганскую песню».

«Интересно, – размышлял Максим, – все представляют себя в гробу, находясь на кладбище? Это же как тренировка, воображаешь себя мертвым, зарытым под землю в тишине и глубоком смирении, в тоске по несбывшимся надеждам, нереализованным возможностям, в отчаянии от осознания того, что ничего уже изменить нельзя».

– У нас, к сожалению, нет музея. Поэтому это место в своем роде его замещение. Где ты еще в городе увидишь скульптуры? Гипсовые полуразвалившиеся фигуры в бывшем пионерлагере не в счет. Посмотри сюда… Вот здесь погребены члены так называемой Грибоберовской группировки. Обрати внимание, на всех могилах дата смерти – 90-е годы.

По обеим сторонам аллеи были мемориальные комплексы одного типа. Примерно по пятнадцать с каждой стороны. В центре комплекса была мемориальная скульптура, изображающая молодого человека не старше тридцати лет, вокруг выстраивался остальной ансамбль в виде скорбящих дев или ангелов, плачущих у креста. Максим и Ирина прошлись немного вперед и остановились у одного из мемориальных комплексов, который заметно выделялся на фоне других. Там была скульптура человека постарше, лет сорока пяти, сидящего на троне. С обеих сторон чуть позади трона были скульптуры поменьше, одна – смерть с косой, другая – ангел. Это были весьма оригинальные аллегории скорби и одиночества, поскольку у смерти под капюшоном была маска-балаклава, подозрительно похожая на омоновскую, а у ангела за спиной висел автомат Калашникова.

– Здесь похоронен Вова Ураган, – пояснил Максим, – наверняка ты слышала его имя. В 90-е он был реальным хозяином города. Ему платили за покровительство все торговые точки, городской рынок, челночники. Когда все государственные институты деградировали, он стал реальным судьей, арбитром и даже органом социальной защиты. Он реально правил городом в 90-е. Единственным автономным островком был наш деревообрабатывающий завод, наш местный «Газпром» (если рассматривать удельный вес доходов ДОЗа в совокупности доходов всех предприятий города). Вот тут-то он и перешел красную черту, когда попытался подчинить лесозавод. Власти скушали его дерзость, когда Ураган и его команда ограбили японских туристов, остановившихся в городе из-за поломки автобуса. Не было серьезной реакции и на стрельбу в ресторане, когда пьяные бандиты устроили состязание в меткости. А вот наезд на лесозавод… Такой беспредел власти пропустить не смогли. Правоохранительные органы получили подкрепление из области, Федерального округа и Москвы. Самое интересное, вдруг обнаружилось, что фактический материал, для того чтобы возбудить серию уголовных дел, искать не пришлось, все и так было, тихо документировалось оперативными службами и ждало своего часа. Меньше чем за полгода группировку Урагана снесли. Кого-то посадили, кто-то пал в перестрелке. Сам Ураган в войнах уцелел, он был в бегах, найти его не могли, но он сам ушел. Ушел тихо, в кайфе, умер от передозировки героином.

– Видно, хоронили его с помпой, – вставила Ирина.

– Это отдельная тема. Когда узнали, что Ураган умер, в обществе впервые за долгие годы развернулась дискуссия, позволить ли его хоронить на нашем кладбище. В последний раз такая горячность дискуссий наблюдалась в нашем городе, когда Ленин апрельские тезисы озвучил. Часть общественности настаивала, что его надо похоронить подальше, потише, под неприметной могильной плитой, чтобы не искушать перспективную молодежь, делающую выбор между преступной карьерой и институтом. Другие говорили, что это не по-христиански. В конце концов, именно Ураган настоял на нейтральном статусе кладбища в начале 90-х, внес огромную сумму на строительство крематория на территории, отменил поборы с работников погоста, да и директора кладбища – Юрия Рюмкина – именно он подобрал как равноудаленного от всех неформальных центров власти. В общем, его разрешили тут хоронить. «Братва» сделала это скромно и без шума, но через год воздвигла этот мемориальный комплекс. В целом понадобилось всего пять-шесть лет, чтобы эта аллея заполнилась. Иногда сюда приходят люди, чтобы вспомнить 90-е, свои острые ощущения, переживания, молодость, в конце концов… В этом заключается парадокс ностальгии: люди тоскуют даже по страшным периодам своей жизни, давая волю выборочной памяти.