Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

Я впервые в жизни увидел настоящий череп. Хотя, впрочем, помню, как в школе на уроке анатомии нам показывали скелет человека, и я ужаснулся: «Неужели от твоей головы останется лишь это?» Эта мысль, невыносимая для каждого человека, впервые посетила тогда и меня. Да и сейчас, глядя на этот череп, я чувствую, как мне становится не по себе, хоть я и стараюсь отогнать от себя этот малодушный страх.

Этот череп был мал, и каждый раз, бывая в мастерской, я обмеривал мысленно головы присутствующих, стараясь представить размер их скелетов – прямая противоположность деятельности известного ученого, восстанавливающего по черепу облик человека. Я, конечно, не знал его тайн, но, к своему удивлению, обнаружил, что размеры головы вовсе не соответствуют размеру тела. Бывало, человек ростом за метр восемьдесят, а голова у него меньше, чем у самого что ни на есть коротышки.

Череп был цвета слоновой кости, с какими-то грязными рыжими пятнами, двух передних зубов не было, и установить причину этого было невозможно; самым же устрашающим в нём были, наверное, пустые глазницы. С правой стороны темени была вмятина, и как она появилась, я тоже не мог догадаться. Может быть, от этой раны и погиб человек, а может, вмятина появилась намного позже, во время извлечения из земли, или же ещё позднее. Мне оставалось только предполагать…

Двери мастерской никогда не закрывались, и, кто бы ни заходил туда, обязательно останавливал свой взор на этом черепе.

– Ох ты! Настоящий? – непременно был первый вопрос. Хозяин ухмылялся в усы:

– Подделка, – хмуро шутил, но быстро менял тон и объяснял: – Ну, разумеется, настоящий.

Тогда посетитель подходил к полкам, брал в руки череп и, разглядывая его, пересыпал речь всякими дежурными восторгами.

Меня до крайности раздражали эти церемонии. Случалось, что завсегдатаи мастерской от нечего делать брали череп в руки и начинали вертеть, постукивать по нему пальцем.

– Не тронь! Оставь человека в покое! – так и хотелось выкрикнуть мне.

Конечно, я сдерживал себя, но раздражение не проходило, поскольку, как ни странно, у меня уже начинали складываться какие-то отношения с этим человеком, о том, кто он такой, я задумался сразу же, да и не будь этой душевной связи, я никогда бы не согласился с тем, что человеческая плоть – живая или мертвая – может быть бездушной. Конечно, я понимал, что эти кости подобны куску высохшего дерева или закаменевшей липы, но мне казалось, что вокруг них – как память о владельце – обитает какой-то живой дух. Бывало и так, что за целый вечер я бросал в его сторону один-единственный взгляд и, начисто забыв о существовании черепа, уходил домой. Но уже потом, дома, я долго не находил себе места – меня беспокоило отсутствие этого лика. А гораздо позже, анализируя то состояние и что-то поняв, я стал замечать, что в мою душу закрадывается обида, которую я сам нанёс этому лику прошлого своим невниманием.

Однако до подобного рода отношений было ещё далеко, они только зарождались, когда я впервые остался наедине с этим костяным предметом. В мастерской часто встречались друзья и то пили чаи, вспоминая какие-то замечательные деньки, то перемывали друг другу косточки, разжигая в себе былые обиды и воздавая себе самим и своим ближним за какие-то заслуги и прегрешения.

В тот раз, если мне не изменяет память, мы отмечали день рождения одного нашего товарища. Произносилось множество тостов, цитировались стихи, пелись песни, а под конец были танцы – и наши национальные, и современные. Никто из компании танцевать не умел, но подогретые – и весьма! – чувства требовали выхода, и каждый танцевал как мог. Так, по крайней мере, было со мной, и поскольку мои товарищи знали, что от этих моих танцев до состояния, когда я не в силах следить за своими действиями, один шаг, то, беспокоясь за меня, оставили ночевать в мастерской. Уложив меня на диване и забыв потушить свет, они разошлись по домам.

В ту ночь мне снился какой-то фантастический сон: я путешествовал по незнакомому мне краю. Никогда не виданные очертания гор, неживая безлюдная равнина, усеянная большими валунами. Я пробирался через валуны, искал затерянный в этой долине ногайский аул. Я не сомневался, что он расположен именно здесь – читал о нём в исторических справках, – и хотя в действительности жители этого аула ещё в позапрошлом столетии переселились в Турцию, мне давно хотелось побывать в этих местах. Во сне я и очутился там, где этот аул был или есть до сей поры, но поиски его были мучительны. Я ходил между валунами и каждую минуту ожидал увидеть и узнать его очертания. Во время этих поисков встретился мне незнакомый старик в чёрной бурке и белой войлочной папахе. Он спросил меня, зачем я пришёл сюда. Я ответил, что ищу аул, который должен быть где-то здесь. Тогда старик повёл меня к себе. Возле большого, величиной со скалу, валуна стояла его сакля с плоской крышей.