Мартин Гал: ПревращениЯ

Эти белые тюрьмы; эти тротуары с копошащимися на них червями; эти прокаженные, и надо всем этим – тоска, убийственная монотонность лиц, улиц, домов, обедов, афиш, занятий, преступлений, любви…

Целый город над пропастью пустоты.

Вермут оставляет во рту терпкий вкус сушеных трав, осадок нашей Великой Западной Цивилизации, которая разлагается на глазах, как ногти на ногах святого.

Эта странная атмосфера позволяет и быть здесь и не быть, всем своим существом я отдаюсь этим ощущениям, не известным мне раньше, и то, что мне казалось моим собственным «я», начинает сжиматься, сгущаясь до точки.

Но чем больше сгущается моё «я», тем больше раздувается мир вокруг.

Концентрация настолько велика, что любой малости достаточно для взрыва, способного разбить этот мир вдребезги.

Встреча с абсолютом снимает покров божественности с Христа и Будды.

Но удивительно не то, что они выращивали розы на этом житейском навозе, а то, что по какой-то причине хотели их выращивать.

По какой-то причине человек ищет чуда.

И чтобы найти его, он способен пройти по трупам.

Он превратится в тень, чтобы хоть на мгновение забыть ужас реальности.

Он выдержит всё – унижение, издевательства, бедность, войны, преступления и даже тоску, надеясь на внезапное чудо, которое сделает жизнь переносимой.

Это было бы чудеснее, чем самая невероятная мечта, чем всё, чего ждет человек и чего он ищет.

Конечно, я говорю сейчас о мире больших городов, о мире мужчин и женщин, из которых машина времени выжала все соки до последней капли.

Я говорю о жертвах современного прогресса, о той груде костей и галстучных запонок, которые невозможно облепить мясом.

Что изменилось в человеческой природе за все тысячелетия цивилизации?

Человек оказался обманут.

На периферии духа он остался один, как Адам.

Даже когда человек находил так называемого Бога, он все равно оставался один.

И встреча с женщиной, предлагающей себя возле уличной уборной, впечатляет меня, потому что это впечатление родилось там, где кончаются границы известного мне мира.

В секунде оргазма сосредоточен весь мир.

Наша Земля – это не сухое, здоровое и удобное плоскогорье, а огромная самка с бархатным телом, которая дышит, дрожит и страдает под бушующим океаном.

Голая и похотливая, она кружится среди облаков в фиолетовом мерцании звезд.

Она несется сквозь годы и столетия, и конвульсии сотрясают ее тело.

Иногда она затихает и похожа тогда на оленя, попавшего в западню и лежащего там с бьющимся сердцем и округлившимися от ужаса глазами, на оленя, боящегося услышать рог охотника и лай собак.

Любовь, ненависть, отчаяние, жалость, негодование, отвращение – что всё это значит по сравнению с совокуплением планет?

Что значат войны, болезни, ужасы, жестокость, когда ночь приносит с собой экстаз бесчисленных пылающих солнц?

И что же тогда мои сновидения, как не воспоминания о кружащейся туманности или россыпи звезд?

Можете ли вы вообразить человека, произносящего эти слова?

Человека, который хочет прожить героическую жизнь и сделать мир более сносным.

И если мне случается иногда в минуту слабости дать выход своим эмоциям – жгучей ярости, застывшей в словах, страстной мечте, запечатленной в поэтических образах, – что ж, относитесь к этому как хотите… но оставьте меня в покое…

Я – свободный человек, и мне нужна моя свобода.

Мне нужны солнце и камни мостовых, но без спутников, без разговоров.

Я должен остаться лицом к лицу с самим собой и с той музыкой, которая звучит в моем сердце.

Ваше любопытство вызывает у меня тошноту!

Ваш чай для меня отрава!

Я никому ничего не должен.

Я ответствен только перед Богом – если Он существует.

Склонившиеся деревья смотрятся в мутное зеркало реки.

Набегает ветер и наполняет их тихим шепотом, и они роняют слезы в струящуюся воду.

Я задыхаюсь от этой красоты.

И нет никого в мире, кому бы я мог передать хоть частичку своих чувств…

Никто из нас не целен сам по себе, но каждый носит в себе материки и моря между материками, и птиц в небе.

Я блуждаю в холодных стенах человеческого безразличия, белая трепыхающаяся фигурка, идущая на дно холодного озера, и надо мной – горы черепов.

Я погружаюсь в холодные глубины, опускаюсь на меловые ступени, омытые фиолетовой синькой.

Темные коридоры земли знают мои шаги, знают, что я тут.

Я слышу, как сталкиваются поезда, гремят цепи, шипит, гудит, дымит и мочится паровоз.