Александр Погодин: Молодые люди

– Еще у дерева с каждым годом прибавляется такой кружок. И стрелки циферблата двигаются по кругу.

– Что ж, замечательно! – сказала она. – Но я хотела бы услышать более простые ответы. Что у нас бывает круглое и желтое? Ты уже даже сказал это слово.

– Солнце!

– Во-от!

– Еще лимон. Или монетка.

– Достаточно, – сказала мне Раиса Федоровна, делая останавливающий жест ладонью и восторженно улыбаясь. Ее верхние клыки со следами помады слегка выдавались вперед.

– Ну, все замечательно, можешь идти, – сказала она. – И позови сюда, пожалуйста, родителей.

Я вышел в коридор. Родители стояли чуть поодаль от кабинета и о чем-то переговаривались.

– Мам, пап, вас зовут! – сказал я.

Особенно забавно вспоминать об этом сейчас, когда испытал на себе все тяготы поступления в университет.

И вот я попал в класс. В нем было 25 человек, из которых мальчиков – 12, включая меня.

Первое впечатление от одноклассников было довольно неприятным: почти все они, едва познакомившись друг с другом, стали носиться на перемене, как ошпаренные, громко кричали и, бегая по коридору, дразнили дежурных – старшеклассников, следивших за порядком. Заниматься тем же у меня не особо получалось.

Мое общение с коллективом складывалось туго. «Обычно настоящая дружба начинается в школьные годы. Будешь учиться – обязательно обретешь друзей!», – говорил мне папа. Но пророчество его не торопилось сбываться. Но вскоре все переменилось.

На одной из перемен я, сидя неподвижно за своей партой, наблюдал за беснующейся толпой детей, весело галдящих и хохочущих. Застенчивость удерживала меня от того, чтобы присоединиться к вакханалии.

Но вот я заметил, как один мальчишка, который, как и я, не стал участвовать в этом хаосе, подошел к учительскому столу и уселся на стул. Это сразу заняло мое внимание. Мальчик этот выглядел немного нелепо: среднего роста, худощавый, с непослушными темными волосами и чуть бледным лицом, одетый в черные брючки и серый свитер, из-под которого торчала рубашка. Вдобавок ко всему, движения его были какими-то угловатыми и неуверенными. Но несмотря на всю свою неказистость, он выглядел независимым, выгодно не похожим на остальных.

Он сидел за учительским столом и наблюдал за тем, как резвятся дети. Затем он повернулся к окну. Дневной свет обрисовал черты его профиля.

Прозвенел звонок. В класс вошла учительница:

– Так, угомонились все! – приказала она. Ребята сразу расселись за парты.

– Ильченко! Ты чего расселся на моем месте?!

Мальчик, не заметив учительницы, продолжал восседать за ее столом.

– Ну-ка слезай отсюда и садись на свое место!

Ильченко слегка покраснел и поплелся за парту.

– И впредь не советую тебе так делать! – сказала учительница. Она была довольно противной, никто из детей не питал к ней теплых чувств. И она всегда обращалась к ученикам по фамилии, будто имен у нас не было вовсе. Вскоре она, ко всеобщему облегчению, ушла из нашей гимназии. Однако Ильченко пребывал в ее немилости до последнего.

А звали его Сережа. Нас посадили за одну парту, и мы начали общаться чаще. Я стал называть его просто – Сер, ибо произносить его имя каждый раз полностью было лень. Так началась наша дружба.

Я узнал, что он живет с родителями и родной сестрой на окраине города. Жили они скромно, в квартире старого двухэтажного деревянного дома. Я стал часто приходить к нему в гости. Мне нравилась аккуратная бедность его жилища: крохотная кухня, две комнаты, деревянные полы. Из окон виднелась промзона с ее без устали дымящим частоколом труб. Но, несмотря на эту скромность, у Сережи была большая по тем временам роскошь – компьютер, Pentium 3, и мы часами могли играть по очереди в те немногие игры, которые были на нем.

Могу с уверенностью сказать, что с тех пор, как мы подружились, Сер стал набирать уверенности в себе и уже не выглядел таким испуганным, как в первые дни нашего знакомства. Да и моя замкнутость начала исчезать – я стал носиться и орать с другими детьми на переменах. А еще мы Сером часто влезали в драки на школьном дворе, которые, зачастую, сами же провоцировали. За это из нас нередко вытряхивали спесь. Кто-то из учителей пожаловался моим родителям, мол, этот Ильченко плохо влияет на вашего сына. Но мои родители не стали ограничивать меня в дружбе.

Потом, уже когда мы были в среднем звене, в нашей школе была введена обязательная форма одежды. Пришлось ходить в том, что доставалось из шкафа только по большим праздникам – в пиджаке, рубашке и брюках. У Сережи с дресс-кодом не складывалось. Одевался он все так же неказисто. Из-за этого остальные ребята смеялись и подшучивали над ним, а учителя постоянно упрекали его. Такой «конфликт» закалил его, и он научился противостоять этому, и учителя стали закрывать глаза на его внешний вид.