Татьяна Норкина - Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

Выхожу совершенно не с той стороны на огромный школьный двор. На знакомом до мелочей стадионе всё не так; мне всё теперь не нравится. Владимир Эдуардович уехал; настоящие гаревые (длиной 240 м!) беговые дорожки сохранять уже некому, видны даже следы ручейков. Как давно я здесь не была! Как далеко всё отошло: смех, бег, спорт. Вот здесь я наступила на мяч, который мне подсунула Любка Боровко. Я растянула связку и не могла даже идти домой…

Мама мне рассказывает, что бабушка Тани Мальцевой встретила её в бане и сказала: “ Хорошая у тебя дочь. Не бросила меня”.

Женя неожиданно переменил свои планы и пролетел над нами в Москву, затем в Киев. Была посадка в Новосибирске! Повидав своего сыночка, они с Любой прибыли к родителям тогда, когда меня дома уже не было. Брат ссорился с родителями, много пил водку. Сфотографировался во дворе, как он самоотверженно и красиво колет дрова.

А я через несколько дней вернулась на самолёте в Москву.

Мы с Наташей идём в Театр Эстрады на спектакль Геннадия Хазанова «Мелочи жизни». (Вспомнила даже название спектакля; вернее, как водится, само пришло.) Дешёвые высокие билеты – других не было. Хазанов нам о том, о сём, о мелочах жизни; затем о тараканах. У вас есть? – спрашивает он, обращаясь к галёрке, подняв высоко голову и глядя прямо на меня. Мне вопрос Хазанова не нравится, и я молчу, смотрю в сторону, ухожу от взгляда Хазанова; я не хочу в театре о тараканах, но мои соседки восторженно хихикают: как он угадал! есть, конечно, только вчера травили!

Огромный дом, дом-корабль, дом-город, в нём всё есть, рассказывает экскурсовод на автобусной экскурсии, когда автобус мчится по набережной мимо: магазины, предприятия бытового обслуживания и общественного питания, кинотеатр («Ударник»; мы ходили, конечно!) и даже, вот, театр. Я вспоминаю, как во время нашей четырёхдневной остановки в Москве мама зашла здесь в парикмахерскую, а я ждала её. Отпросилась пойти походить, скоротать времечко, сходила в магазин, купила общую тетрадь с белой обложкой из тонкого картона, на пружинке; вернулась в парикмахерскую: показала свою покупку маме и снова вышла на улицу. Теперь уж я пошла к высоченному памятнику Илье Андреевичу Репину с палитрой в руках – на площадь Репина, бывшую Болотную, где когда-то давно, я вдруг вспомнила Милицу Степановну, казнили Пугачёва. Долго ходила в сквере вокруг памятника, рассматривала.

Затем мне стало интересно, что ещё в этом доме есть. Оказалось – просто живут жители, но подъезды выходят не на улицу, а во двор. Двор бессолнечный, вытоптанный, с какими-то странными, даже уродливыми деревьями, он мне совсем не понравился.

Когда мы с Наташей вышли из театра, я захотела взглянуть хотя бы мельком на другую сторону громадного дома, проверить, всё ли так, как было 5 лет назад, вспомнить, как мы с мамой здесь прогуливались, но толпа потянула нас за собой, через Каменный мост к метро. Было уже поздновато.

А это оказался тот самый Дом на Берсенёвской набережной.

Тоня весьма настойчиво приглашает нас с Наташей в гости к ней, а она сама в гостях у своей тётки в Царицыно, это недалеко. Повод: принять ванну. От этой настойчивости что-то некуда деться, и мы с Наташей едем в выходной день в Царицыно. На Текстильщиках мы садимся в электричку; проходим мимо развалин так никогда и не построенного Царицынского дворца. Огромные, бесконечные, но совершенно не страшные, а какие-то весёлые краснокирпичные развалины-руины! Весёлый бурьян до самого неба!

У Тони в гостях Н.М. Воронцов; сама она собирается печь блины. У Тони появилось новое слово – «продинамить». Она повторяет его на все лады: «…а то я девчонок продинамлю!», «Я боялась девчонок продинамить…» Мы не слушаем и не реагируем: это адресовано не нам. Вода чуть тёплая, Наташка отказывается купаться. Мне странно, что Тоня не предлагает нам нагреть чайничек водички примерно до 100 градусов, я бы не отказалась, а сама почему-то не спрашиваю. Но вот и продинамила, как совсем не хотела: зачем мы приехали?! Старую дружбу почтить?! Или для чего-то другого?! Ничего не могу понять. Мы вчетвером собрались на кухне. Тоня задела сковородку и отдёргивает руку: «С-с-с вашими блинами!» Но я не хочу таких наших блинов, вот это мы заехали!

– Обожглась, что ли, – спрашивает Доха; интонация показная, заботливая, но она сразу не отвечает. – Антонина?!

– С вашими блинами, – хитровански улыбается нам Антонина.

Вчетвером едим невкусные, тёмно-коричневые, почти пригоревшие, но съедобные, конечно, блины, ещё немного разговариваем и уезжаем.