Александр Иванченко - Камбала. Роман в двух книгах. Книга первая

И физически мы отличались тем, что брата тянуло в рост, как и наши предки по отцовской линии, где все были рослые, вплоть до старшего брата Алексея, а я, видимо удался, как говорят, в материнскую породу и дед, которого я в те годы ни разу не видел и вообще в жизни довелось увидеть всего один раз, так как после войны, с фронта к бабушке не вернулся, и мама была ростом Дюймовочки. Но в цепкости и способности уворачиваться или изворачиваться и не дать положить себя на лопатки, опять же я бы пошустрее.

Но память, в отличие от моей, у брата была в разы лучше. Но он мало этим пользовался. Мог бы неплохо учиться по тем предметам, где не требовался математический склад ума, умение сопоставлять, анализировать и прочее. Дома мы часто не мирили, постоянно спорили до драк за старшинство (я был на пол часа от него старше). Да и в классе нас рассаживали за разные парты. В нашем классе изначально училось пять человек, двое из которых девочки, с третьего класса осталась одна.

Ближе к делу. Школа располагалась на одной улице с нашей хатой, в ста метрах и двух минутах ходьбы. Если проследить улицу со стороны въезда в село, то правая сторона была застроена, в те годы еще саманными хатами, некоторые из них были покрыты черепицей, самые «крутые» шифером, а самые бедные камышом. А левая сторона представляла большой пустырь с бурьянами, изрезанными тропинками, по которым доярки и скотники ходили на расположенную за этим пустырём и оврагом с родниками, ручьем и перекладным мостиком. В конце улицы, по этой же левой стороне моей улицы обособленно стояло здание старой школы. Рядом было захоронение, погибшим при защите и освобождении села воинам Красной Армии и памятник. В 1962 года была окончательно построена новая просторная школа «восьмилетка», в которую я и пошел в первый класс вместе с её открытием.

Позже, на этом же пустыре, рядом с новой школой, но ближе к нашей хате построили здание детского сада и правления колхоза. На радость детворы стройка затянулась, а отстроенные стены помещений и сам помещения были излюбленным местом игры, и в прятки, и в войну. Как любая стройка на ней было нагромождение целого и битого кирпича, куч грунта, песка, щебня, досок и отходов. Короче, по нашим понятиям, лучшего места для «боёв местного значения» или «в черте городской застройки», как сейчас говорят, не придумаешь.

Часто, возвращаясь со школы, от нечего дела, заходил на это место «боевой славы», чтобы насладиться воспоминаниями былых побед.

С вечера «пошла масть» и я слишком долго времени провел в подобных баталиях, до этого, правда, исправно письменные домашние задания выполнил, как всегда блестяще и дав тем самым своему брату возможность, воспользоваться моим отсутствуем на «театре боевых действий», вынуть из портфеля тетради и переписать решение задач и упражнения по русскому языку.

Учительница на русском опрашивала, как всегда всех, всех четверых учеников нашего класса. И у нее оставался еще «в запасе» класс с младшим контингентом аудитории. Вот я и влип! Совсем забыл, что нужно было выучить довольно заумное правило по русскому. Из того, что я смог запомнить со слов моей любимой, безо всякого лицемерия учительницы, Натальи Павловны, пытался составить складную в правило речь. У меня это плохо получилось. Учительница сделала изумленное лицо. От кого другого, но от меня такого она никак не ожидала:

– Саша! В чем дело? Ты не заболел?

Я стоял у доски, потупив взгляд в пол. Лицо моё горело. Меньшие на два года ученики, толи просто перешушукивались, толи злорадствовали, не помню уже, для них тоже было неожиданностью, чтобы отличник и так опростался. Мне было не того, чтобы поднимать голову, я был посрамлен, а моя былая слава отличника покрылась «несмываемым» позором. «Позор! Какой позор!!» – звенели у меня в голове и протяжным эхом слова «внутреннего голоса».

– Иди домой и без родителей в школу не приходи! – таков был вердикт строгим голосом требовательной учительницы, – я тебя вынуждена поставить «тройку». Для кого-то сейчас это покажется смешным, но не для меня и тем более тогда.

Я сложил портфель и кивнул брату, чтобы забрал, если чё. Идти домой – «смерти подобно», – думал я. Отсижусь два урока, пока закончится четвертый, последний и потом с братом пойду домой. Так и сделал, пошел на стройку, где она в этот момент защищала меня от всего и всех, как «Брестская крепость».

Мысли сверлили голову: мама в это время точно уже пришла с фермы, дома; отцу не дай Бог говорить, боялся. Хотя меня отец за всю жизнь не бил, даже голос сильно не повышал, но говорил так, что хотел лучше умереть на месте, чем вот такое переносить. Было стыдно, не то, чтобы до слёз, до списания всех немалых моих заслуг и в учебе, и в помощи дома по хозяйству, до нуля, до чистого листа моей детской биографии. Только один раз, батя, замахнулся, быстро выдернувшим из брык ремнем, но я смог увернуться, а его внезапный пыл остыл. А было ведь за что. На этот раз, я нашел минометную мину, точно не помню, но примерно 120-миллиметровою и «спрятал», забросив на камышовую крышу курятника. Сейчас смешно, отец-то был вдвое выше меня и всю, что находилось на крыше ему было, естественно видно. Перепрятать же я не успел. Этой мине судьба, как и гранатам и другим взрывоопасным моим трофеям, была предопределена – она подлежала затоплению в туалетной яме. Однажды, я не выдержал и спросил: «Па, а если гахнет?» – Нет! – был ответ отца, – дерьмо сделает своё поганое дело, сожрёт…»