Павел Шарпп - Ирония на два голоса

Все, кто был во дворе или выглядывал из окон, удивились собачьему рандеву, только дядя Шура взмахнул рукой и хлопнул себя по колену, как будто собирался исполнить танец досады. А потом, расплывшись от пришедшей догадки, сказал:

– Так они уже два года назад познакомились. Я привозил Моряка щенком, и он понравился вашему Джерри, тот его даже не хотел из будки выпускать. Значит, по запаху узнал дружбана…

Все засмеялись.

Дядя Шура приходился племянником моей маме. Он был работящим, веселым и бесхитростным. В его поведении проявлялось своеобразное остроумие, он мог точно и тонко что-то подметить, но выражался обыкновенно и крайне просто, что отражало его природный ум и в то же время нехватку хорошего образования. Моя мама относилась к нему покровительственно, поскольку была ему еще и крестной матерью. Он слушался ее и не перечил, называя по-простецки «хрёсной». В поездках зимой он всегда управлял лошадьми стоя, широко расставляя ноги-колонны в санях-розвальнях, не шелохнувшись даже на крутых поворотах. Минут через десять он вышел из нашего дома и призвал Моряка покинуть будку, чтобы ехать дальше. Пес с неохотой вылез наружу, перед уходом полакал бульон из миски хозяина. Они трогательно попрощались с Джерри, коснувшись друг друга носами. Еще миг, и Моряк прыгнул в розвальни, устланные мягким сеном. Вместе с дядей Шурой они умчались прочь, прощально скрипнув полозьями. Вот тут-то и случилась памятная история моего познания шуток сибирского мороза.

Погода стояла хотя и зимняя, конец февраля, но солнечная и добрая, с безупречно белыми снегами, мохнатым толстым инеем на ветках, – по-настоящему сказочная. Я закрыл ворота за уехавшими гостями с чувством завершенности дела, но в последний момент что-то заставило меня остановиться и сконцентрировать взгляд, приблизившись к массивному стальному кольцу на воротах. Что произошло дальше, трудно объяснить с позиции взрослого человека. Ясно было, что внутренний ментор тоже сыграл в этом свою коварную роль. Он с неким воодушевлением начал подталкивать меня попробовать – каково оно на язык, это кольцо. То, что мне слышалось в его обращениях, было убедительным. Тогда я еще не понимал, что суть воздействий ВТ совсем не прямолинейна, а экспрессия и давление идут окольными путями. Он пропускал свои соображения через фильтр иронии и сарказма. Мысли просеивались и оставались в матрице моего понимания и мышления, превращаясь в подобие слов и предложений. Конструкция фраз зачастую была упрощенной, как будто кто-то невнятно проговаривал их внутри, но смысл был для меня понятен и не требовал перевода. Например, я явственно разобрал высказывание ВТ, обращенное ко мне: «Ты же коренной сибиряк, но совершенно не знаешь вкуса мороза».

Я чувствовал, что здесь что-то не так, сомневался, но старался не проявлять малодушия. Отталкивая липкие частицы сомнений, я поступил решительно, хотя и с бесполезной осторожностью. В итоге произошло то, к чему подталкивал ВГ, но чего ни в коем случае делать не следовало. Не размышляя более, кончиком языка я коснулся массивного кольца. Мгновенно, как и следовало ожидать, мой детский розовый язычок оказался пойманным, его кончик намертво примерз. Мир сузился в ограниченном пространстве этой ловушки. Несмотря на боль и слезы, я отцепил прихваченный морозом язык от злополучного кольца, оставив на нем кусочек кожи и подумал, глядя на капельки крови на снегу: «Мир бывает так навязчив, чтобы мы не избегали его исследовать». В то же время мне почудился внутри довольно издевательский ответ: «Ты же сам решаешь, куда и зачем совать свой любопытный нос или тем более язык».

Несмотря на остававшиеся сомнения, я опять получил подтверждение, что в диалоге участвует тот, кто сидит внутри, кого я мог бы называть внутренним голосом или alter ego. Тогда я еще не мог наделять своего внутреннего суфлера чертами личности. Мне не хватало привычки анализировать и называть вещи своими именами. С детским нелогичным бахвальством я показал Джерри язык с капающей с него кровью, а он мне сочувственно свистнул носом…

Зачем кошки касаются ног человека и трутся пушистыми боками, даря ему ощущение своего присутствия и прогоняя издевательские козни одиночества? Видимо, один из важных моментов в приручении кошками человека – их роль в темноте. Скука – это отсутствие контактов, а страх – опасение неожиданных встреч с чем-то неведомым или ужасным. Своим обыденным и уверенным поведением во тьме кошки дарят нам спокойствие и позволяют преодолевать страхи, когда главный источник информации – глаза – видят очень мало, а воображение рисует что-то нереальное и жуткое, когда слышатся таинственные голоса, неизвестно кому принадлежащие и подталкивающие к ожиданию чудовищных последствий.