Геннадий Локтев - Времена и пространства

На вторую неделю его из казино забрала милиция, приглядевшись, отправила в медвытрезвитель, хотя он был трезв, как стеклышко. А оттуда его доставили к нам.

Игрок…

Стыдно, я всех знаю у нас в палате по именам. Гудвина звали дядя Вася, Забавника Олегом, да и Забавник – это не кличка, а фамилия. Игрока я не знаю, как звать до сих пор. Все, в том числе и я, величают его только Игроком.

Он был молчалив, иногда перекидывался с кем-нибудь парой фраз, и всё, снова рот на замке.

На вторую неделю у него появился большой кусок ватмана, и пара наборов цветных фломастеров. Игрок стал рисовать. Посмотрев на его художества, понять, что там нарисовано, было невозможно. Разноцветные пятна и линии. Но на наши вопросы он отвечал уверенно.

– Это лес.

Лесом было зеленое пятно.

– Это граница моего участка.

Ломаная, кривая линяя, с не смыкающимися концами.

– Это дом. Мой дом.

Дом был уже собственностью другого хозяина, но на ватмане он еще существовал в его собственности, как пятно серое. Рисовал он мало. Пару штрихов за день. Остальное время он всматривался в свое творение и что-то сам себе шептал, шевеля губами. И так на протяжении нескольких месяцев.

А сегодня он плакал.

Какой-то урод в соседней палате ткнул два раза авторучкой в оголенную ногу медсестры чуть ниже подола халата. А так как халатик был короток, его посягательства пришлись почти в мягкое место.

Санитары пробежались по тумбочкам и отобрали у всех карандаши, авторучки и фломастеры. Надо было отобрать бы еще зубные щетки и в столовой не давать ложек и вилок. Пусть едят руками. Принести из столовой вилку в палату было пару пустяков, а от двух ударов вилки ран было бы в четыре раза больше. Халатик надо подлинней тутошним женщинам надевать. Не в женском они монастыре.

В следующее дежурство халат потерпевшей действительно стал подлиннее. Но лишь на время заживления ран. После чего халат стал таким же, каким был до посягательства на целостность ее шикарных форм. Заметив, что многие шарят глазами в поисках ран, халат медсестра в следующее дежурство еще укоротила, приоткрыв пару точек.

Вот так!

Одна, глупышка, не знамо перед кем открывает здесь свои прелести, второй, чисто урод, нашел, куда ткнуть авторучкой.

А Игрок плакал.

Через два дня фломастеры у него появились снова. И он, зная, что я чего-то черкаю карандашом в своей тетради, принес мне синий фломастер.

– А тебе?

– А зачем мне синий?

– Небо.

– До неба, – он вздохнул, – я надеюсь, мне еще далеко.

Я тоже надеюсь на это.

– Вода, река.

– Реки и озера рядом с моим домом нет, так, маленький бассейн, пока тоже не до него, потом посмотрим.

Получив из его рук орудие труда, я решил записывать не только лишь мысли и фразы. Тем более не очень я сам и мои соседи фонтанировали ими. Мне захотелось описать нас и нашу жизнь здесь.

И решил начать с Игрока. Но, начав, подумал, почему с него? Надо начинать с себя. Так и поступил. Затем произошло несчастье с Забавником. Вот, наконец, дошли руки дописать о том, с кого хотел прежде начать.

Фломастер я давно уже поменял на новую шариковую ручку. Санитары рейдов по тумбочкам больше не делали.

Шли дни.

Игрок колдовал над ватманом, Гарик, его сосед, их кровати стояли рядом, безотрывно смотрел в окно, о нем в следующий раз, кровать по другую сторону от Игрока, постель Забавника, пока еще пустовала.

Записки из… Гарик.

Гарик.

Удивительно, несмотря на то, что я больше всех из нашей палаты и из всего контингента нашего заведения общаюсь с ним, я никогда не спрашивал его о нем самом и его жизни. Он же сам никогда про себя ничего не рассказывал. Не пытался пожаловаться на свою судьбу мне или похвалиться чем-то, но о нем я знаю очень многое. Вероятно, это сложилось в моей голове из отдельных его же фраз, слов, намеков.

Гарик. Вообще-то он Игорь Васильевич, так его здесь величают все. Кроме меня и моего соседа Коробчинского, о нем я немногим позже расскажу.

Так уж получилось, что, когда знакомились, он, протянув мне руку, представился именно так. На том и остановились.

Гарика все уважали. До этого заведения он работал врачом на скорой помощи. Хорошим был врачом. Не одну жизнь вытащил с того света. Он не удовлетворялся отговорками от смертельно больного. Не обходился дежурным уколом ветхой старушки. Не бежал от алкоголика, в смерть упившегося. У кровати серьезно больного ребенка, отпустив бригаду, мог провести часы, тратя не только рабочее, но и личное время.