Askar Ussin - ПАНАРИОН В СТИХАХ. Размышления нерусского о русском в лирическом исполнении

А я и правда мог бы стать местным символом. Я мог бы даже потягаться со знаменитым Иисусом из Рио. Хотя мы и сделаны из разных материалов, весовые категории у нас разные, да и машем мы в разные стороны, но, думаю, есть то, что нас объединяет. Мы – памятники. Думаю, этого будет достаточно. Да, а что тут не так? Памятник, монумент – это ж от слова «monere», т.е. «напоминать». Ну, плюс еще «ment», т.е. «думать». Мы – эдакие напоминалки, или добрые самаритяне. Если бы нас не было, если бы не было никого достопамятного, возвышающегося на самом-с видном месте, то люди и вовсе были бы рады все забыть: ведь тут нужно «думать», неизбежно прийти к мысли о смерти и от безысходности кого-нибудь проклясть, или, в крайнем случае, обматерить. При этом, есть большой риск ошибиться адресатом. Но благо хорошие люди и богатые заказчики позаботились об устранении такой напасти, которая может случиться, да что и говорить, случается постоянно, ежеквартально и даже, бывает, сверхурочно, и избавили, по сути, благопристойных и елейно-благодушных граждан от пожеланий кому-нибудь нечаянной смерти. Для всей грязной работенки есть мы, напоминалки-громоотводы, похитители чужих пароксизмов не-агапэ, блюстители душевной и достойной рая чистоты. Эдакие напоминалки-обманки. Как и куда ни маши, от смерти никуда не деться, а забивать эфир чем-то нужно – это я про «пятый элемент». Что ж поделать – такова природа человеческого существования? Все мы обманываем или обманываемся, что по сути – одно и то же. Этим виртуозно промышляют не только религиозные деятели и политиканы. Все мы сознательно втягиваемся в это невидимое пространство, где всё нам обещает блаженство и умиротворение, что, в принципе, не сильно отличается от смерти, однако ж нам всегда нужны все эти подсластители и ароматизаторы с высоким содержанием антиоксидантов, антигипоксантов и многих других одинаково непонятных, но воодушевляющих словечек. Иначе вид тлеющей плоти больно претит нашей утонченной и нервической натуре. Так-то все мы трусливы и лицемерны, но страх, гонящий нас от самих себя, странным образом облагораживает и создает вокруг нас то, что называется высоким словом «культура». Не будь этого экстернализированного, сублимированного страха, не было бы культуры, не было бы нас, т.е. памятников. Не знаю, насколько «самоотверженно» я боролся за сохранение нации или отдельного клана, к которому принадлежал мой заказчик, но, видимо, я все-таки боролся, раз сие утверждают родословцы. Памятники тоже ведь «живые», и ничто человеческое нам не чуждо. Хотя все может выглядеть абсолютно не так. Любой из живущих сразу заявит, что я, мол, преувеличиваю, но если бы у него вдруг появилась такая возможность услышать то, о чем шепчутся памятники наедине с собой или друг с другом, то я думаю, его скепсис поубавился бы и он стал бы… атеистом, ибо понял бы, что Иисус вовсе не бог, а простой парень-труженик, да и много чего еще понял бы про всех остальных богов и полубогов, но это слишком уж маловероятная цепочка событий, которая перевернула бы не только ход истории, но и само божье мироздание. Иначе отпадает надобность в попах и политиках, а братцы этого допустить не могут. Поэтому покуда будут те, кто хочет управлять, будут и те, кем будут управлять. А, может, оно наоборот? Не знаю-с. Но знаю, что самое невероятное предположение может оказаться более достоверным, чем самая обыкновенная история. Мы-то, памятники, это прекрасно знаем. Например, моя история, история чересчур болтливого памятника. Да, все памятники мыслят, но, конечно, не все мыслят гладко и одинаково, или одинаково гладко, но это и не нужно-с. Кому это нужно, когда впереди, позади и кругом вечность? Все перестает иметь всякое значение, когда, казалось бы, вот и наступил самый ответственный, самый долгожданный момент для теплой встречи с абсолютной истиной. Бум-с. Оказывается, религия есть, а бога нет. Оказывается, есть только память и непрерывное ритуальное насилие над ней. Главное, есть мир памятников, и с миром людей он не пересекается. Это ясно как божий день. Да, сегодня именно такой день! Однако по воле иронии именно мы, «мертвые», и даем людям понимание того, что они – живые. И делаем это на поверку себе в ущерб. Видимо, иначе нельзя. Но мне грех жаловаться. Был бы у меня заказчик победнее да из рода похудосочнее, то стоять мне где-нибудь на отшибе, или в глухом переулке и пугать всяких грызунов и менее изысканную публику. Или, наоборот, всецело и радушно их развлекать.