Наталия Кузьмина - Тура, или Я, Сонька, Алик и остальные

Тот, кому была адресована записка, очень жалел Е. С ней связано его прошлое, молодая и легкая жизнь. Когда же он услышал о записке, то и бровью не повел – не помнил он никакого вечера. Да, было шампанское и сухое вино рекой в шумных компаниях, но ничего такого. Его же товарищ, тоже одноклассник Е., тайно влюбленный в нее, ходивший за ней по пятам, узнав о записке, затосковал по Е. еще сильнее. Дело в том, что он вспомнил тот вечер, который был, но не с ним, вспомнил розы, шампанское, магнетизм полумрака ее комнаты. Вспомнил и изменился. Стал кротким, замкнутым, а потом и вовсе исчез. Пошел в лес и не вернулся. Пропал без вести. Его долго искали, но не нашли.

Тот же, к кому обращалась Е., счел эти случаи тайным напутственным знаком. Только чего? Думал он и решил, что ему следует быть осторожным: все и всегда его обманывают. Даже эти двое. “Надо же, – сверлило его, – хитрецы… я и не догадывался: она же никогда не относилась к нему серьезно…” И то ли сильно позавидовал, то ли обиделся, но вскоре забыл о Е.

Прошло несколько лет, и он утонул. Отправился в поход на байдарках, что-то не заладилось, его байдарка перевернулась, он захлебнулся, оказавшись в холодной воде, вода попала в легкие, он потерял сознание. И тут он увидел Е. Она шла к нему и говорила: “Ты вспомнил… я так ждала…”

Он в испуге вытаращил глаза и попятился назад.

Пробыл он в воде всего несколько минут. Быстрое течение реки на излучине вынесло тело на отмель. Его нашли, откачали. Он долго лежал в больнице. Там он и вспомнил тот вечер. Вспомнил розы, которые нес Е. в сильном волнении, свое предвкушение, магнетическое движение всех мелких предметов в ее комнате, обоюдное желание и ее откровенный намек. Но он смутился, не решился. Почему? Испугался взбалмошности Е.? Или решил, что это еще один гениальный ход ее всегдашней игры? А может быть, из-за какого-то внутреннего противоречия, желания делать себе все во вред? Другими словами, он так подправил ситуацию, что вечер безобразно окончился волной ее жгучей обиды. Естественно, что ни о какой дальнейшей дружбе не могло быть и речи. Когда они случайно встречались у общих знакомых, Е. кривлялась, выставляя его в искаженном свете. Он стал избегать ее, перестал ей позванивать даже в праздники. Любил ли он ее? Пожалуй, нет. Но иногда – отчего? – он возгорался, стремился к ней, мечтал ее видеть, хотя бы только увидеть…

Вышел он из больницы и как с рельсов сошел. Померещилось ему, что он должен умереть, и что весь его организм то ли в ранах, то ли в наростах. И стал он бегать по врачам, просвечиваться снизу доверху и сверху донизу. Но врачи неизменно говорили: “Вы абсолютно здоровы”. – “А вот здесь что-то режет, доктор”. Доктор пальпировал, исследовал и изрекал: “Ну, как бык”… И он понемногу успокоился. Только когда сердце кололо, или ломил затылок к перемене погоды, он вспоминал Е., разговаривал с ней: “Не жди, я не приду. Ты мстишь мне за тот вечер, но… но… ведь тогда не было… поэзии”».

Вот такая история. Сложная штука поэзия. Для одних она есть, для других ее нет, а для третьих она есть, даже когда у них ничего нет. Мне кажется, я чувствую ее ежедневно, иногда чаще – ежечасно, но… видите ли, я, например, с подозрением отношусь к Ф. Сологубу, который однажды, всего за один день, написал более 60-ти стихотворений.

а просто быть в роще (желательно поздней весной и в полном одиночестве), и тогда обязательно к Вам кто-нибудь потянется.

Когда синь неба, проникшая в мои поры и достигшая области почек, печени и солнечного сплетения, после того, как мы втроем (я и две мои закадычные подружки), расстелив одеяла на пляже и выкупавшись, выпили по стакану каберне, разредилась до прозрачного эфира, и в ней заиграли фиолетовые молнийки и змейки, толкавшие мое тело хаотично то вверх, то влево и вправо, кто-то тихо и отдаленно вздохнул и прошептал:

«Как лепетно, Господи, красота-то какая! Как все преображается от дела рук Твоих, и исчезают обиды и огорчения. Разве это не Ты выстроил в равномерный ряд четыре белоснежные яхты и упруго раздул их паруса? А может быть, это не яхты, а крупные чайки, которые то припадают к водной глади, то отстраняются от нее в поисках добычи? Сколько малых и больших предчувствий даешь Ты ощутить в одно единственное мгновение и задуматься над ними то ли в порыве сладкого испуга, то ли горького наслаждения…»

Я созерцала мир как бы сверху, пораженно осознавая, что вижу всю картину пейзажа одновременно в целом и в частностях, ничто не удивляло меня, а лишь радовало, но только… да вот это… на одеялах, расстеленных у берега, я увидела трех лягушек, можно было бы подумать, что это люди сидят на коленях и опираются руками в землю, но нет… это точно были три лягушки… одна зеленая лягушка, плотненькая и складненькая, другая – синяя, а рядом с ними – желтая лягушечка.