Наталия Кузьмина - Тура, или Я, Сонька, Алик и остальные

Смотрю, бывало, в разгаре лета и дня из окна своей двухэтажной дачки и буквально не могу усидеть на месте, хотя тело так и ломит от трудов праведных, – в цветнике розы, анемоны, мальва, бархатцы, астры горят волшебным светом, а в огороде-то все так и прет! Капуста жиреет и надувается. Укроп уже мне по пояс вырос, цвета густого темно-зеленого. У тыквы листва буйная, так что закопаешься – никто и не сыщет. А огурцы-то, огурцы! Нет слов. И плазма солнца, проникающая во все живое, заставляет меня ходить по комнате в бешеном ритме и говорить, размахивая руками:

– А если бы у меня участок был не в шесть соток, а в двадцать шесть, да дом бы побольше, да еще батраков-крепких-мужиков единицы три, все бы еще не так горело и перло… А помнишь, как ты комплексовала, что у тебя ляжки толстые?

А помнишь, А. приходил как бы к тебе, а на самом деле к твоей подружке Б.? И, разгадав его маневр, ты комплексовала?

А помнишь, Сережа С. прошел по бревну над выгребной ямой, а ты не смогла и комплексовала? А он прошел второй раз, третий, четвертый, а ты не могла, плакала и комплексовала?

А помнишь, директриса твоей школы поймала тебя в коридоре и сказала: «Какие-то глаза у тебя зеленые, сумасшедшие, смотри, мол, у меня», – и ты, чего-то испугавшись, комплексовала?

А помнишь, Е. отметил, что странная у тебя походка? Чудная. Верхняя часть туловища передвигается как бы чуть быстрее, чем нижняя? И даже разницу скоростей оценил в 0,2 сантиметра в час. И ты комплексовала, поверив Е.

А помнишь, на спиритическом сеансе у В-ских тебя осенило, и ты поняла – в животе у тебя вращается жемчужное ожерелье и постукивает трук-трук , как бы вещая о чем-то ласковом и таинственном, а тебе интеллигентно намекнули, что так не поступают в приличном обществе-то. И ты потом три дня комплексовала…

А помнишь, профессор Ж. спросил, почему это у тебя тензоры ковариантные? И ты, не зная, что ответить, закомплексовала – и вправду, почему?

А помнишь… ты, Вика и Алеша резвились в пруду? Вы влюблены в Алешу обе были, а он симпатизировал обеим. Так вот, тогда… когда ты с Викою ныряла, хохоча, Алеша вас притапливал, играясь. С какого-то момента – почему? – твою макушку он давил все резче и сильнее (а Викину макушку не давил), и там под толщей вод, под бульканье свое, ты так комплексовала – не-на-висть это или же лю-бовь ?..

А помнишь? Помнишь?! ПОМНИШЬ?! … А вот теперь ты тоже с шашкой наголо!

От суеты и усталости Шурочка вывалила глаза из орбит и рухнула на спину.

Сохранив огромный импульс готовности к любому делу, клетки Шурочкиного тела превратились в микроскопические шестеренки, которые завращались: каждая – со своей скоростью и в своей плоскости. Шурочка подумала, что она умерла, а она вдруг поехала вперед боком по полу, как большой сломанный заводной автомобиль. Шурочка покатилась по направлению к семейному сложенному дивану. «Ну вот, – решила она, – теперь-то остановлюсь навсегда». Но не тут-то было. Безумные мощные шестеренки заставили Шурочку въехать под диван. Диван приподнялся, Шурочка сплющилась, диван опустился и укрепился на Шурочке устойчиво. Потом шестеренки, резко разогнав Шурочку, ловко сбили этажерку, которая упала на диван, а точнее – на Шурочку. Немного подумав, они хитроумным маневром навалили на нее еще полку с вещами и фисгармонью. Самопальная пирамида Хеопса, выбив входную дверь, медленно выехала на лестничную площадку.

В это время из лифта вышел благоверный Шурочки и как всегда – руки в брюки.

– Это ты, Шурец?! – крикнул он пирамиде.

– Не называй меня так, – прошелестела Шурочка.

– Шурец, и я с тобой, – благоверный прыгнул на самый верх пирамиды, сунул два пальца в рот и по-молодецки свистнул.

Шестеренки подскочили и завращались с утроенной силой. Они мигом преодолели четыре лестничных пролета и, проломив двери подъезда, выкатились на улицу. Некоторое время шестеренки раздумывали, что бы еще на Шурочку навалить, но одумались и покатили пирамиду по главной магистрали… Так они и едут. Долго-долго. Всю жизнь.

– Ну вот, – сказал Семен Иоаныч и положил на круглый стол перед нашими носами прибор для измерения пульсаций температуры в верхнем слое океана, – сейчас разберем и рассмотрим датчик.

Семен Иоаныч был не только начальником нашей студенческой практики, но и заметным ученым-океанологом.

– Ага, – сказал Сухов и, взяв отвертку, стукнул по прибору. Тотчас от прибора отлетела гайка и ударила меня по лбу.