Александра Трофименко - Эпоха молчания

Система каст работала идеально, потому что наказания были несоразмерны преступлениям. Но об этом я расскажу как-нибудь потом.

Доктор в сотый раз перечитал записку, которую спустили из министерства. Удивительно, как судьба целой семьи может уместиться на одном малюсеньком куске бумаги всего в двух словах: «УТИЛИЗИРУЙТЕ ИХ».

Он принялся расхаживать по кабинету. За свою относительно недолгую карьеру врача ему впервые приказали кого-то утилизировать. Хотя на самом деле, это была нормальная практика. Дело в том, что не все казни принято проводить на виду. Публичность – это, конечно, хорошо, но, если показать людям реальную цифру ежегодных утилизаций, они точно поднимут бунт. Но доктора по определению не могут быть злыми – это каждый знает. А потом что? Подумаешь, укол? Всем нам время от времени ставят уколы. И вот, человека уже нет. Никто же не будет спрашивать, что именно потекло по венам очередного бедолаги. Врачам доверяют все, не подозревая о том, что именно они за многие годы существования нового государства все чаще и чаще становились палачами неугодных режиму людей.

Доктор Боб однако же никогда с подобными приказами не сталкивался. Мало кто знал, что он, на самом деле, сильно отличался от своих коллег. И это отличие мешало ему прямо сейчас пойти и выполнить указание.

Боб был сильным и мускулистым, очень умным и порядочным человеком с огромными зелеными глазами, темно-русыми чуть кудрявыми волосами и абсолютно чистым сердцем. Надо сказать, что последнее сильно усложняло его жизнь. В школе он не раз ввязывался в драки, пытаясь защитить слабых, хотя и знал, чем для него и его семьи это может закончиться. Но он также отлично понимал – ниже падать почти что некуда, потому что Боб был из семьи врожденных молчунов и, наверное, первым со всей огромной улицы за очень многие годы смог перейти в другую касту. Однако трудно было не заметить его упорство в учебе, спорте, во всех сферах маленькой серой жизни молчунов.

Так бывало очень редко, но таланты Боба заметили. Еще бы, ведь он был отличником и чемпионом. Особенно хорошо ему давались естественные науки. Еще и порядочность эта, черт бы ее взял! Суть в том, что по всем своим характеристикам он был опасным молчуном, рано или поздно Боб мог рвануть, как ручная граната. Именно поэтому совет школы направил прошение в министерство образования. И, спустя время, сотни тестов и проверок, наверху дали отмашку, чтобы перевести его в ограниченные с правом обучения в университете. Всем было очевидно: опасного молчуна лучше сделать неопасным ограниченным, дав ему иллюзию некоторой свободы. Вот только они не знали Боба.

Дело в том, что этот крепко сложенный здоровяк был не так-то прост, как казалось на первый взгляд. Он был слишком умен, слишком. На это при отборе никто не обратил внимания, слепо надеясь, что все его мозги он использует только в профессии, минуя частную жизнь и проблемы большинства. Не учли они только одного – Боб до дрожи в коленках ненавидел свое государство, он ненавидел каждого чиновника, каждую швею, каждого, кто в желании выслужиться клеветал на соседа, которого затем увозили навсегда. Он желал долгой и мучительной смерти этой жуткой системе. Но больше всего на свете он ненавидел людей, которые полвека назад арестовали и публично застрелили его деда, опустив всю его семью на самое дно.

Доктор Боб искал единомышленников и среди ограниченных, и в кругах интеллигенции. Он понимал, что абсолютное большинство недовольно тем, что происходит вокруг. Не могло быть довольно. Кто вообще будет рад жить в вечном страхе? Кто? Вот только ничего не выходило. Слежка, доносы, угрозы, смерти сковали людей и намертво заблокировали доступ к реальным мыслям друг друга. Поэтому Боб принял решение просто ждать, но со временем смирился с тем, что мир просто не готов меняться. И какие бы ужасные вещи не происходили вокруг, чудовищнее всего было то, что, кажется, все просто привыкли.

Большая мускулистая рука сжала записку, определяющую судьбу целой семьи. Боб тяжело вздохнул и направился в сторону палаты Розы. Все должно было случиться сегодня.

Если вы читаете это из мира, где молчание давно уже устарело, и весь этот режим рухнул, то, наверное, задаетесь логичным вопросом: почему я ни разу не упомянул такой прекрасный вид общения, как переписка?

Все слишком просто и слишком ужасно одновременно, мои дорогие читатели. Дело в том, что после прихода новой власти, переписка оказалась вне закона. Были запрещены все пишущие предметы, будь то ручки, карандаши, фломастеры, короче говоря, любые вещи, из-под которых могли выйти слова. Бумага тоже оказалась под запретом. Именно поэтому для меня (и для вас, я надеюсь) так велика ценности этого дневника. Нет, мне ничего этого тоже нельзя. Но я на свой страх и риск пишу. Возможно, потому что больше никто и никогда не осмелится.