Александра Трофименко - Эпоха молчания

Я очень надеюсь, что те люди, которые смогут это прочитать в будущем, будут наделены правом произносить слова. Удивительно, как это раньше никто не замечал, сколько слов мы расходуем зазря? Не замечали ровно до тех пор, пока некоторым из нас не запретили говорить вовсе.

Знали ли вы, что раньше в среднем обыкновенный человек говорил около 16 тысяч слов каждый день? Это больше пяти миллионов в год! Пять миллионов! Невообразимая цифра сегодня! Даже для политиков… А для молчунов это вообще что-то невозможное, как солнце: ты вроде знаешь, что оно существует там, где-то очень-очень далеко. Но тебе точно до него никогда не достать. И складывается такое чувство, что его нет вовсе. На моем датчике много лет стояла цифра ноль. И так будет всегда. Хорошо, что сейчас я хотя бы могу писать. Пока могу…

Иногда мне кажется, что этот дневник – единственная реликвия, которая останется после конца нашей цивилизации. По крайней мере, хотелось бы в это верить, потому что только тогда все происходящее обретает хоть какой-то смысл.

Здание правительство возвышалось над главной площадью как огромный серий кирпич. Его своды поддерживали старинные колонны, а прямо по центру громоздилась лестница с массивными ступенями. У входа перед тяжеленной дубовой дверью днем и ночью стояли два армейца с автоматами, еще десять патрулировали территорию вокруг. Объект считался режимным, хотя внутри работало не больше трех десятков человек, а девяносто процентов кабинетов пустовали за ненадобностью. И причина такого пристального отцепления была одна – это было единственное место в стране без прослушки и счетчиков, без лишних ушей и тем более глаз. Место, куда допускались лишь проверенные люди, только элита, те, кому полностью доверяли.

Но, по сути, военные охраняли даже не знание, а одну конкретную комнату – кабинет главного министра, за дверьми которого вершились судьбы всего остального выжившего мира. Ни одна непосвященная душа не должна была знать, что там происходит. В первую очередь потому, что речевые ограничения законодательно действовали на все слои населения. На молчунов, естественно, на ограниченных (тех, кому выделялось определенное количество слов в месяц) и даже на политиков. Конечно же, последних это вообще никак не касалось. Но люди должны были оставаться уверенны, что даже голоса, стоящие у власти, тщательно думали перед тем, как что-то сказать. Однако здесь, за толстыми бетонными стенами рамки стирались, датчики выключились, и за количеством слов никто не следил.

За окном, обрамленным толстой дубовой рамой, моросил мерзкий октябрьский дождь. Угнетающий, промозглый, забирающийся под любую одежду ветер разгуливал по серым улицам. Солнце скрылось за тучами две недели назад и с тех пор ни разу не показалось. Людей это удручало. Впрочем, как и любое другое время года.

Казалось, что раньше все было по-другому, но теперь почему-то изменилось. Осень наступала одним днем и была слишком уж холодной. Зимние морозы и того хуже. Снег будто специально падал на землю огромными кучами и был сразу серого цвета. Весной не пели птицы, и даже в солнечные погожие дни слякоть настолько разливалась по усталым улицам, что радости от тепла и света не было все равно. А потом наступало лето, парящее, душное, невыносимое, прожигающее головы до самого мозга и тоже почему-то серое. Получался такой черно-белый мир, в котором жить не хотелось никогда.

Главный министр прервал оцепенение, наконец отвернулся от окна и посмотрел на собравшихся вокруг огромного овального стола людей. Девять не до конца проснувшихся человек молча сидели и ждали объявления, которое должно было последовать за таким ранним подъемом – часы показывали ровно шесть утра. Давненько им не приходилось вставать в такое время. Стояла непривычная для этого места, но привычная для всего остального мира тишина.

– Произошло то, что нам предсказывали, – наконец произнес главный министр, подняв глаза. – Мне доложили, что вчера в центральном роддоме родился ребенок, у которого полностью отсутствует рот. – Министр устало вздохнул и добавил. – Это случилось, господа.

Собравшиеся озадаченно переглянулись. Не сказать, чтобы кто-то сильно удивился: возникновение данного феномена была предсказано учеными около двадцати лет назад. И год от года в докладах то и дело мелькала статистика влияния постоянного молчания на низшие слои населения. Но все же это произошло внезапно, как ни крути.