Александр Поехавший - Русская Наташа

Отец отодвинул крышку кастрюли, наклонил голову и тщательно принюхался.

– Не протухло ещё. Накладывай себе, сколько нужно, – сухо обратилась она к нему.

Он хлопнул ей ладонью по хребту так, что она сделала маленький шаг вперёд. Мы все оскалились. Это происходило регулярно. Папа будил её, пихая ногой. Частенько вручал пинка, когда она куда-нибудь торопилась, приговаривая: «Для удвоенной скорости». Когда он перегибал палку в своём, как мне казалось, приятном для мамы домашнем насилии, она вставала как вкопанная, сжав кулаки. Отец никогда не приносил извинений, убирался в комнату и зажигал телевизор.

В одно прекрасное время глубокой ночью я услышал, как мама с папой занимались Амуром. Это было в четыре часа. Я презирал их обоих в тот трагический момент. Его за то, что так мучил её, отчего она скулила на весь дом. Её за то, что забыла про мое присутствие в этой квартире. Обожжённое сердце моё клокотало, в бессильной злобе я клялся, что никогда не буду делать то же самое с этими гадкими тётками. Моя необузданная пуберантная фантазия тут же нарисовала мне мультипликационную сцену, безупречную и прилизанную как тонкая шерсть главных героев. У них состоялась неотвратимая кульминация настоящих мужских отношений. На мотоцикле в боевой экипировке, приспустив только штаны, они взаимно дополняли друг друга. Тот, кто претерпевал вторжение был постройнее и поженственнее, совсем как я… Он испускал мамины удушливые стоны. Жёваные звуки целиком и полностью подходили к его чувственным мышиным гримасам. Вместе они неоднократно спасали галактики, делили кров и снедь, неизбежно приближая взаимное дело. Любовное видение оборвалось сразу же, как отец заключительно прохрипел и прокашлялся, а мать фальшиво подыграла.

За столом я простёр руку и взял из пакета невзрачное червивое яблоко, купленное в магазине под окнами. Не успел я поднести его ко рту, как по руке плоской стороной разделочного ножа стукнула мамаша.

– Ты хоть знаешь через что оно прошло, чтобы оказаться в этом пакете? – сурово спросила она.

– Ну, мам, да оно нормальное, – промямлил я, виновато пряча фрукт обратно.

– Обкуренные грязные негры! – вскипела она, – которые цедят коровью мочу от жажды, собирали их своими обезьяньими лапами, затем облапанные уличными проститутками и обоссавшиеся от страха не довезти товар к сроку дальнобойщики дотрагивались, смердящие торгаши напоследок попробовали свежесть языком!

Припадок закончился так же быстро, как и возник. Я поражался её безграничной необузданной фантазии по части ругательств, она могла совсем обойтись без матов, но от этого всё было не менее жёстким. Никто серьёзно не пострадал. Мы закончили трапезу и разбрелись по своим углам, бросив маму одну на махонькой кухоньке. Мне всегда было необъяснимо жаль её за то, что она обречена коротать бо́льшую часть своей неинтересной жизни в этом задымлённом и покрытом жирной плёнкой помещении.

Квартира была двухкомнатной. Папа без единой жертвы триумфально завоевал зал с главнейшим квадратным сокровищем на облезлой тумбочке, а мне перепало, я был уверен, лишь вре́менное владение спаленкой, как мелкому вассалу из учебника по истории Средних веков. Совмещённый санузел я без тапочек не посещал, дабы не вляпаться в невысыхающие, беспорядочные отцовские стряхивания, окропляющие мёрзлый пол. Стоит заметить, мне потребовалось несколько лет нотаций, чтобы добиться от него лишь поднимания ободка.

После кое-как выполненного домашнего задания и отчёта перед мамой с малоутешительными результатами, я запрыгнул на обрюзгший и облупившийся диван к папаше, который разлёгся во всю длину, оставив мне тесный кусочек. Он способен был смотреть телевизор, не мигая несколько десятков минут подряд.

Половину общего режимного вечернего времени в зале я израсходовал на его застывшие в мерцающем кинескопе прекрасные глаза. Я обильно слезился, напрасно пытаясь победить в гляделках. Услышав музыкальную заставку вот уже несколько месяцев непрекращающейся наитупейшей рекламы яркого фантика какого-то ядовито-зелёного кваса, матушка залетела к нам со словами:

«Вот это надо обязательно купить, подружки на работе уж больно хвалили». Такие врывания с громогласными обещаниями повторялись изо дня в день, но она так ничего и не приобретала. Разве что на Новый год они, скрепя сердце, тратили скопленные гроши на изысканные яства из рекламы, недоступные в другое время. Ходя с мамой по коробчатым магазинам, я диву давался такому преобладающему количеству товара над численностью людей. Я размышлял, что невозможно укупить всё, что продаётся. Людям же надо совсем немножко, чтобы жить, и они берут – капля в море. Куда же девается всё остальное, никем не востребованное? Я носил одну и ту же одежду до тех пор, пока родителям не становилось зазорно на меня взирать.