Александр Елисеев - Город, окутанный тьмой

– Дурак ты, Игнатьев, всю жизнь был дураком, а к старости стал дурак в кубе, – открыто и дружелюбно улыбнулась Анастасия Максимовна.

– Знаю я, знаю, поэтому вся жизнь прошла через одно место. Эх, как я жалею, что мозги у меня появились только сейчас, как жалею…

– Ты уверен, что появились?

– Немножко появилось! Мне бы такие мозги лет в восемнадцать, эх.

– Я вот что заметила за свою долгую жизнь. Ум к человеку никогда не приходит вовремя. В тридцать лет мы рассуждаем, вот бы нам сегодняшний ум, когда стукнуло совершеннолетие, я бы все сделала по-другому, изменила свой путь и точно не наделала бы тех ошибок, непоправимых зачастую. Когда нам исполняется пятьдесят, мы причитаем: «Эх, мне бы в тридцать такие мозги, я бы таких дел наворотил, столько бы всего успел, жизнь стала бы другой». А в старости окунаемся в бурю воспоминаний и диву даемся, какими мы были дураками всю свою жизнь, и только сейчас, на исходе своего существования, вдруг осознаем, какой восхитительный и острый ум у нас сейчас, каков жизненный опыт, какая мудрость, если бы она была с начала нашего жизненного пути! Такую жизнь прекрасную и сказочную представляем в мечтах, аж ноги сводит от досады. А на самом деле знаешь что, Сеня? Мы как родились дураками, так и помрем ими, и ума у нас никогда не было и не будет, – рассмеялась уже полной грудью старушка и потихоньку стала отходить от словоохотливого собеседника. – Пока, пока, пошла я, а то весь день с тобой проболтаешь о всякой ерунде, и почта закроется, не дай Бог. Не болей, Игнатьев, будь здоров.

– Заходи, время будет, Миронова, чайку попьем, – усмехнулся Игнатьев и подмигнул старушке левым глазом.

Иван Семикин вернулся домой около десяти вечера, утренний алкоголь давно рассеялся, и осталось только тяжелое удручающее чувство похмелья. Голова казалась огромным чугунным котлом, который нагрели до кипения, и казалось, еще секунда – и он разлетится на тысячу маленьких осколков. Ватные ноги плохо слушались, по всему телу проходила неприятная судорога, жить хотелось слабо.

«Была же бутылка спрятана, – думал Семикин все обратную дорогу из деревни. – Точно была, если эта не нашла».

Зайдя домой, сняв с большим трудом старый замусоленный свитер, Иван сразу задал прямой вопрос жене, времени и желания искать алкоголь тайком не было.

– Маша, там бутылка была спрятана, принеси мне, иначе сейчас сдохну.

– Нет ее уже давно, ты что, забыл, неделю назад ее с Сашкой выпил, – спокойным и ласковым голосом ответила жена.

– Ты что, стерва, совсем мозги растеряла? Что ты мне врешь, курва ощипанная, – рассвирепел Иван и вдруг резким движением руки сгреб на пол все содержимое стола. Тарелка с ароматным супом, тарелка с мятой картошкой и котлетой по-киевски, полный бокал горячего чая, хрустальная сахарница полетели на пол с громким характерным звуком бьющейся посуды.

– Что ты творишь, Ваня, что? Я весь день тебя жду, ужин приготовила, вот твоя благодарность?

– Заткнись! Я тебя в последний раз спрашиваю, где бутылка? – скулы на лице мужчины ходили ритмично, словно неведомая сила играла на них однотипный психотропный ритм.

– Не дам, сказала, иди спать, – по щекам Марии потекли горячие слезы, слезы отчаяния и обиды. Почему это происходит с ней, в чем она виновата? Ведь все было так хорошо, сколько лет Ванечка, еще любимый Ванечка, ее добивался, красиво ухаживал, дарил огромные букеты полевых цветов, читал любовные стихи, совершал глупости – и все ради нее, ради Маши. Какая красивая свадьба была, как все восхищались красотой невесты и статностью жениха. Как вскоре она сообщила ему, что беременна, как они были счастливы. У них родился сын Максимка, счастью не было предела. А сейчас? Стоял перед ней непонятный озлобленный человек, готовый убить за сто грамм горькой противной жидкости.

Вдруг Иван молча встал и, не говоря ни слова, спокойно подошел к жене. Смотря прямо в глаза мутным гневным взглядом, вдруг со всего размаху влепил Маше кулаком в левую щеку, с такой силой, что она, не устояв на ногах, громко рухнула на пол.

– Дура, – спокойно произнес муж и лег на чистую выглаженную постель.

Минуты две женщина лежала неподвижно, только слышались негромкие всхлипывания. После, собравшись с силами, Маша поднялась на ноги, в голове все перемешалось, перед глазами стояла пелена тумана, ноги с трудом слушались.

– Максим, просыпайся, мы уходим, – сын ничего не понял после резко прервавшегося глубокого сна. «Мама, я спать хочу», – произнес ласковым тоненьким голоском сын.