Игорь Герцев - Пиромания. Между Геростратом и Прометеем

Старик сидел на гребне крыши, и для меня так и осталось загадкой, как далась ему эта рискованная высота, ведь и передвигался-то он с трудом. Он сидел на коньке, и крыша со стороны могла показаться холмом, и было в этом что-то не из этой сказки. Я смотрел на его вырезанный на фоне серо-голубого неба профиль и на какое-то время даже потерял ощущение реальности происходящего.

Немигающим взглядом старик смотрел на переливающиеся краски, и рот его был полуоткрыт, – а надо бы сказать, что рот его всегда полуоткрыт, но сейчас это не было неприятным, как обычно, а скорее наоборот, вызывало особое доверие, которое я питаю к людям, способным глубоко и сильно сопереживать тому, что в душе многих не найдет даже мимолетного отклика.

Я хотел было спуститься за фотоаппаратом, чтобы сделать чудесный снимок, но скромность не позволила мне вторгнуться в нездешнюю красоту близости к небу.

На следующий день я возвращался с работы, когда пошел сильный дождь. Я уже успел почти подойти к дому и впрыгнул под жестяной навес овощного магазина. Под навесом собралось не менее дюжины человек, некоторые ругались, но большинство были рады ливню, смывающему тяжелую пыль, которая летом в центре города забирается даже в поры и стоит серой гарью в носу до тех пор, пока не повеет вечерний бриз.

Вначале я не заметил старика. Он стоял в глубине и смеялся. Он высовывал руку под дождь, набирал в ладонь капли и размазывал их по лицу.

– Какой чудесный снег, – сказал он, заметив меня.

– Почему снег? – опешил я. – Ведь это же дождь.

– Дождь – это растаявший снег, – пояснил он мне, не понимающему метафор. – Ведь сейчас тепло, а значит, снег тает, пока долетит до земли.

– Тогда с тем же успехом я могу сказать, что снег – это замерзший дождь, – ответил я, уставший после жаркого дня, проведенного в душном офисе.

– Как снег может быть замерзшим дождем? Ведь он мягкий. А вода, когда застывает, превращается в лед. Иногда молодежь говорит такие глупости, – засмеялся он, добродушно глядя на меня слезящимися глазами.

Однажды я застал старика поливающим из детской лейки только что посаженное дерево. Рядом на земле лежала лопата. Он сидел на корточках и ждал, пока из лейки вытечет самая последняя капля. Я подошел к нему, и старик поднял глаза.

– Не могу вырастить дерево, – деловито сказал он. – Уже который год. Не приживаются. Никто не может понять почему.

– Может быть, не хватает солнца?

– Может быть. Но нам всегда не хватало солнца, мы же выросли.

– Мы же – люди. Мы более живучи.

– Нет, мы еще слабее деревьев, но живем, и это чудо, но мы для этого и живем, чтобы все удивлялись. Я слишком стар, чтобы построить дом, и уже не смогу родить ребенка, – вздохнул старик, грустно глядя на свой саженец.

Я не видел старика несколько дней. Все эти дни, вынося мусор, я надеялся встретить его – так уж привык я к вечному: «Поспеши, машина пришла». Вначале было недоумение, но позже в суете я, наверное, забыл про старика, да и как тут вспомнить, когда каждый день в половину восьмого ты должен выбросить мусор, а весь день проводишь в сумотохе и только и стремишься домой к определенному времени, чтобы успеть к мусорной машине. Да, я поймал себя на том, что и моя жизнь начинает приходить в зависимость от выбрасывания мусора, и я не отдавал себе поначалу отчета в этом, а когда заметил, что ритм, заданный машинами, уже усвоен мной, не нашел в этом ничего дурного.

При чем тут, вы скажете, старик? Да, в общем-то, ни при чем. Просто я уже привык к нему. Он стал такой же частью антуража, какой, например, является никогда не работавший фонтан в нашем дворе, глупый пекинес Чип, отвратительно тявкающий незрелым фальцетом и пытающийся тяпнуть меня за ногу. Как девочки, извечно играющие в бадминтон, или пьяный сосед со второго этажа со всегдашним вопросом, не имеющим никакого отношения к чему бы то ни было, например: «А где ты берешь столько мусора?»

Но удивительная вещь! Если бы что-то случилось с соседом со второго этажа, я бы, наверное, и не заметил его отсутствия, хотя никогда нельзя утверждать что-нибудь наверняка; а вот как пропал старик – мне сразу стало его не хватать.

И вот однажды, вынося в очередной раз мусор, я увидел в давно не мытом окне бельэтажа его лицо, которое, как мне показалось, звало на помощь. Я подошел поближе и заметил, что старик стучит по стеклу рукой, подзывая меня. Он показывал длинным узловатым пальцем в сторону парадного, и я пошел на зов.