Дарья Решетникова - Present Invisible

В общем, мы были дружным выводком вплоть до старших классов. А потом наша Вселенная стала расширяться, и нас уносило всё дальше друг от друга.

Баксу удалось вписаться в этот мир быстрее всех. Я выросла хамелеоном, умеющим принимать правила игры и вежливо улыбаться. Аарон, наверное, так и не вписался в пространство вокруг себя. Он никогда не страдал от одиночества. Одиночество было его естественной средой обитания. Он не испытывал необходимости в людях. Я – наоборот. Я не могла долго находиться в вакууме. У меня была целая толпа друзей, знакомых и приятелей. Аарон фильтровал эту массу и выбирал себе только считанные самородки. Как это ни странно, выбранные самородки сами тянулись к Аарону. И в какой-то момент мне даже казалось, что они скорее его друзья, чем мои или наши общие. Он извлекал из мира только то, что ему было действительно нужно. Аарон всегда считался социопатом и меланхоликом. Он называл это «самодостаточность», но на мой взгляд, его терминология была не совсем точна.

Так вот, вспоминая все эти эпизоды, я не поленилась перепечатать наши с Аароном дневники, каждый день на отдельном листе, и рассортировать все записи в хронологическом порядке. Иногда случалось чудо – в дневниках описывались одни и те же события, и я убеждалась, что мы точно не сиамские, потому что нельзя так вывернуть голову, чтобы увидеть всё то же самое с совершенно другого ракурса.

Мои записи начинались годами раньше, чем записи Арона: уцелевшему упитанному блокноту предшествовал ещё десяток таких же (все они в разное время подверглись инквизиции, но и из сохранившихся фрагментов можно было сделать выводы об уровне моего интеллекта). Кстати, это любопытный факт: писательством в нашем семействе увлекался всегда именно Аарон (хотя, филологическое образование по загадочным обстоятельствам выпало на мою долю), но писал он очень мало, и почти ничего не доводил до конца – рано или поздно его сочинение начинало его нервировать, и в итоге отправлялось в стол отбывать пожизненное наказание. Я же очень часто испытывала приступы графомании, моим записям не было конца и края, но я никогда не относилась к ним как к литературе или публицистике. Это был просто мой монолог в бумажном пространстве, скорее для себя самой в настоящем моменте, чем для каких-то выдуманных потомков, упаси Боже!

Дневник Арона начинался внезапно и носил, судя по всему, терапевтический характер. Получив по ментальному хребту, Арон уткнулся в линованную жилетку ежедневника и изливал ему все свои печали крокодильими слезами чернил.

Аарон: 28 марта 2003 года

Ощущение приближающегося конца всему. Вот мы встретились и не можем оторвать глаз друг от друга – и уже вот гуляем, держась за руки почти официально.

Незримое замирание падающей звезды за секунду до самоуничтожения. Как будто внутри что-то взорвалось, но взрыв был без грохота и дыма, без ошмётков и осколков – как будто взорвалось кукурузное зерно, и вместо ядерного гриба получился поп-корн, ватный, жирный. Я вернулся с прогулки, вошёл в прихожую и стал стягивать шарф. На мне повисла какая-то траурная, неприятная усталость. И тут мне на глаза попалась «Игра в классики», ещё не дочитанная и до середины (я часто забрасываю книги, иногда это может длиться годами, но я никогда не забываю, на чём остановился, даже если возвращаюсь к тексту через несколько месяцев). Я замер в прихожей с полу-снятым шарфом в руках, потому что в этот момент ясно увидел, что произойдёт на следующей странице…

Миа: 29 марта 2003 года

Факультет культуры и искусств сорвал джек-пот. Ему выделяют новый корпус. Майка сказала по этому поводу: «да, я видела его на карте, за ним только Карьер и кладбище. Хотя, ходят слухи, что это вполне комфортабельный шалашик, в нём даже потолок не обваливается, когда хореографы пляшут».

Вообще, надо сказать, это весьма аутентичное местечко. Однажды мне посчастливилось наблюдать занятия академического хора, которому не хватило аудитории. Дирижёр стоял на лестнице, а сам хор выстроился в пролёте, и мне казалось, что от фантастической акустики стены рухнут прежде, чем они закончат петь.

Аарон: 29 марта 2003 года

Ты написала мне, что уходишь. Что-то щёлкнуло у меня внутри, и я ничего не чувствую. Совсем ничего.

Аарон: 1 апреля 2003 года

Я проснулся и подумал: «ну вот, всё налаживается, я уже так долго живу без тебя, и ещё не сошёл с ума». А потом посмотрел на календарь, и увидел дату. Прошло всего два дня. Нет, я всё-таки сдохну.