Дарья Решетникова - Present Invisible

Я читала дневник Аарона на чердаке, время от времени вспоминая, что было со мной в тот или иной период. И идея сопоставить наши записи по датам пришла как-то сама собой. Говорят, близнецы проживают одну жизнь на двоих. Я читала о двух братьях, разлучённых в детстве; они получили одно и то же имя от разных родителей, женились на женщинах с одинаковыми именами и одинаково назвали своих детей. Даже не подозревая о существовании друг друга.

Мы с Аароном были совершенно разными. Наверное, обычно Бог смешивает различные черты характера и моменты судьбы в одном шейкере, и из него, как по бокалам, эту смесь разливает поровну в близнецов. В нашем случае, судя по всему, он очень торопился – возможно, ждал гостей. Поэтому забыл перемешать ингредиенты, и нам с Аароном достались совершенно разные составляющие. Но временами я обнаруживала, что сейчас я как будто не я, а он. Например, посреди диалога, жестикулируя, я внезапно выключалась из процесса и смотрела на свои руки, и мне казалось, что у меня руки Аарона, что это не я стою тут, а он. Как будто он на мгновение телепортировался в мою оболочку.

Центр управления нашими телами иногда давал сбои. Сигнал терялся и приходил не на тот спутник. В период нашего отчуждения это происходило наиболее явно. Однажды я проснулась в воскресенье, нашла самый приличный наряд в шифоньере, в пустом автобусе приехала в костёл и добровольно отсидела мессу, ни минуты не понимая, что я тут делаю. Пастор говорил тихо, но из-за специфической акустики голос его был везде. Его руки описывали в воздухе какие-то мягкие дуги. Мне показалось, что я его где-то видела. Впрочем, для такого маленького города это не странно – здесь все друг друга видели, просто объём человеческой памяти ограничен, поэтому лишняя информация удаляется. К тому же, мне довольно часто кажется, что я уже встречала это лицо где-то раньше. Возможно, это из-за привычки разглядывать людей. Я часто их рассматриваю, не могу объяснить, зачем.

Потом играл орган, и люди что-то пели, встав со скамеек. Они все знали слова. Все, кроме меня. Я тоже встала, уткнувшись в библию, чтобы спадающие волосы закрыли молчащее лицо (я так делала на уроках, когда списывала – за свисающей шевелюрой учителям не было видно ни движения глаз, ни посторонних испещрённых подсказками бумажек). Больше всего в жизни я хотела стать невидимой или внезапно оказаться в своей постели, на автобусной остановке, где угодно – только не здесь. Это походило на какой-то сюрреалистический сон в духе Кафки, в котором все знают, что происходит, а ты один как будто только что телепортировался сюда, но ни в коем случае не должен выдать себя растерянностью. Месса была на польском. Чёрт его знает, зачем ходил на них Аарон, понимающий по-польски полтора слова, но я сидела на деревянной скамье, абсолютно чётко осознавая, что это не я, это он влез в мою шкурку и пришёл сюда. Вероятно, его скафандр был чрезвычайно занят, и он решил воспользоваться моим. Во всяком случае, у меня нет другого объяснения тому, что я проснулась ранним воскресным утром и проехала через весь город, чтобы битый час выслушивать эту дурацкую мессу на незнакомом мне языке.

В тот период Аарон с трудом мог зафиксировать себя в реальном мире. Он путешествовал в прошлое и никак не хотел возвращаться. Я находила его в Катманду, пьяным и уставшим. Иногда мне звонили наши друзья и сообщали его геопозицию. Он не был враждебен. Он был отчуждён. Его глаза смотрели сквозь этот мир, он же находился в другом измерении и искренне не понимал, зачем его тревожат и требуют от него собранности.

Однажды мне удалось утащить его домой с очередной вечеринки. Родители уехали на выходные, и Аарон решил, что раз уж некому компостировать его несчастный проспиртованный мозг, можно ненадолго явиться в отчий дом. Надо сказать, Аарон никогда не считал его своим домом. Я вообще не уверена, что где-то был его дом. Не то чтобы он нас всех не любил – просто он нигде не чувствовал себя в своей тарелке, ему везде казалось, что вот-вот всё это закончится, и он пойдёт домой. Возможно, он вообще не нуждался в наличии дома, дом был какой-то эфемерной, воображаемой координатой, как морковка перед ослом.

Так вот, мы сидели на ковре, точнее, я сидела – Аарон лежал, созерцая потолок, как это ни странно, осмысленным взглядом.

– Я наизусть знаю рельеф этого грёбаного потолка, – сообщил он мне важное известие, ткнув пальцем вверх, – я смотрел на него целыми днями, когда она ушла.