А. Веабрана - Имя его… К заветному желанию. Книга третья

Не знаю, доводилось ли тебе, к примеру, наблюдать ревность малюток друг к другу, когда во время кормления дожидающийся очереди с горечью смотрит на своего молочного брата? Или их стремление угодить, подыграть нелепой шутке взрослого, польстить ему и заслужить внимание? Если нет, при случае пристальней всмотрись в их лица, может быть, заметишь неуловимую гримасу муки, сковывающей сердце жалостью к себе и желание любой ценой, хоть на мгновенье забыться смехом… Именно поэтому с первого дня своего рождения я ждал тебя. Ты – моя надежда, мой шанс состояться – стать Человеком…

Слушая признание Младенца, Айюу напряженно всматривался вдаль. Горизонт был чист: ни очертаний берега, ни облака или иного знака о том, что может ожидать их впереди, – и, будучи не в состоянии ответить, от волнения и нахлынувших переживаний, слова комом застревали в горле, он попытался ободрить малыша улыбкой. Как тут же на палубу обрушилась гигантская волна и увлекла его за собой…

Оказавшись за бортом, воин долго и мужественно боролся со стихией, удерживаясь на воде и не желая упускать корабль из виду, но когда его очертания слились с облаками, он, выбившись из сил, забрал в рот воды, еще и еще раз…

***

Неизвестно сколько бы еще лежал путник на мелководье посреди ручья, если бы солнечный луч, с трудом пробившись сквозь листву деревьев склонившихся над водой, не коснулся его бледного лица. Он приподнял веки и, стряхивая дремоту, подумал: " Надо же, оступился на ровном месте…» И тут же чей-то негромкий голос окончательно вернул его к действительности:

– Привет достопочтенный! Вижу, тебе нравится прохлада?!

Айюу приподнялся на локте – того, что он увидел, оказалось достаточно для напоминания о предыдущей встрече с Младенцем и последующих событиях. Да, и как было не вспомнить – на противоположном берегу стоял подросток лет десяти в белой чалме и пестром восточном халате, опоясанном темным платком с золотой вышивкой по краю. Встав на ноги, воин подошел к незнакомцу и внимательно со всех сторон осмотрел его.

Удостоверившись, что перед ним не видение, не плод помутившегося разума, Айюу, наконец, проронил:

– Кто ты?

– Твой проводник – коротко ответил Отрок и почтительно склонил голову.

– Признайся, если это не секрет, как ты оказался здесь? И почему решил, что я нуждаюсь в чьей-то помощи?

– Мой господин, до захода солнца я должен вывести тебя на дорогу – это все, что я могу сказать, да ты и сам подумай: ответит ли река, как она нашла свое русло, а рука – зачем сжимает посох? Так и я, увидев тебя, подумал, куда еще может держать путь благочестивый Провидец как не к желанному будущему?

– Что ты сказал? Час от часу не легче! – воскликнул путник и приблизил к мальчику лицо. – Всмотрись внимательнее, перед тобой не странствующий монах, а рядовой воин, вынужденный оставить и дом, и родину, возлюбленную и друзей…

Отрок, чуть отступив назад, с подчеркнутым вниманием исполнил просьбу. Следуя за его взглядом, Айюу увидел свои босые ноги, жалкое рубище, свисающее с плеч, и в изумлении развел руками.

Мальчик в свою очередь понимающе улыбнулся.

– С кем не бывает. …Помню в детстве стоило мне начать со слов «когда я был взрослым», мама смотрела на меня точно также, а потом, успокаивая себя, говорила: «Ну и фантазер! Когда-нибудь ты сведешь меня с ума». Кстати, уж если мы решили предаться воспоминаниям, то не будем зря терять время – по дороге беседуя со мной, ты, может быть, узнаешь кое-что новое и о самом себе.

«Благодарю, уже узнал,» – с тоской подумал Айюу и, тем не менее, последовал за проводником, невольно прислушиваясь к его повествованию.

– …Родители мои были людьми известными и уважаемыми, мне часто доводилось слышать, с каким почтением соседи отзывались о них. «Золотые руки у нашего горшечника! Какая чуткая душа и доброе сердце у его жены!» Да, я гордился своим отцом и безумно любил маму. Однако это не мешало мне оставаться шалуном и непоседой. О чем бы родители ни попросили, – сразу забывал, стоило только перешагнуть порог дома и очутиться среди таких же сорванцов, не ведающих ни прошлого, ни настоящего, живущих лишь мгновениями дворовых игр и потех.

«Милый, – говорила мама, отпуская меня гулять, – прежде чем что-либо сделать, подумай обо мне…» А я вспоминал о ней, лишь совершив проступок, когда с ожесточением корил себя, какой же я плохой – стоит чего захотеть – забываю обо всем, чему меня учили, творю, а что, не ведаю. Как настоящий вор под покровом ночи, забираюсь в чужой сад – добро бы ради яблок, утолить голод… Нет – мне надо доказать себе и сверстникам, и всему миру, что для моей воли не существует преград! Что я один, сам по себе чего-то стою! А чем измерить эту цену, я не знал. Так же как и не знал, за что же меня любит мама такого неразумного и жестокосердного?