– Ты меня слышишь? – я хлопнула газетой по столу, но на него это не произвело никакого впечатления, потому что теперь его внимание привлекал стакан с водой, в котором он тщательно разводил какой-то пищевой краситель, ядовито-фиолетового цвета. Он судорожно взбалтывал окрашенную воду серебряной ложечкой, то и дело подставляя набирающую цвет жидкость к потерявшемуся в облаках солнцу, всё равно прищуривая взгляд. В меню ресторана его компот явно не значился. – Что это? – спросила я, сдаваясь.
– Калий.
– Смеёшься?
– Нет, – он залпом выпил полный стакан и уставился мимо меня куда-то вдаль. Я бы предпочла не нарушать его нирваны, наслаждаясь полноценной свободой одиночества в присутствии двух. Он до этого не раз впадал в анабиотические сны, но не от того, что ему продавали слишком много лекарств без рецепта – нам, по большому счёту, просто не о чем было говорить. Мы всё друг о друге знали, и не то, что бы в нас было что-то, что стоило кому-то обязательно знать или выучить. Знать в нас, кроме нашего имени, было при большом желании нечего. Мы были абсолютно скучны в своей болтовне из вежливости. С утра до вечера. Поэтому друг в друге мы, прежде всего, ценили тишину. Я помолчала ещё с полминуты, пока его неподвижность не начала меня раздражать.
– Это и есть побочные эффекты этой дряни, которую ты выпил?
– В смысле?
– Мутные глаза. Глухота. Надеюсь, тебя парализовало надолго.
– Я слышу громкий раскат смеха, но не могу понять, где все эти люди, которые сейчас должны смеяться, – он откинулся на спинку стула. – Это был Yuppy. Всего лишь.
– Его ещё производят?
– Нет, но я нашёл свои детские запасы перед отъездом.
– Они же давно уже разложились на микроэлементы.
– Тем круче.
– Ты не дружишь с жизнью последнее время.
– Мне вполне достаточно дружбы с самим собой. Ты не пробовала местный мусс из папайи?
– Мусс из папайи?
– Да. Хотя когда тебе, ты тут только и знаешь, что повышаешь и понижаешь своё артериальное давление, купаясь в баре. А мусс из папайи – вполне.
– Я не издеваюсь над фруктами.
– Конечно.
– И не дружу с красивой жизнью и её обитателями. Мусс из папайи – это, я так понимаю, из твоей оперы.
– Я не пою.
– Смешная шутка.
– И не шучу.
– Ещё смешнее.
– Ты мне начинаешь надоедать.
– Наконец-то.
– Думаешь, ты такая популярная?
– Думаешь, ты настолько мне необходимый?
Мы опять замолчали, повернув головы в разные стороны, стараясь доказать друг другу, что в каждой из сторон, было на что посмотреть: с его стороны – океан, с моей – закрытая терраса ресторана с кучей запертых в бриллиантах гостей, – и одно и второе быстро надоедает, если смотреть на это слишком часто бесплатно.
– Я уверена, что эта адова смесь из папайи – приступ шизофрении переплаченного шеф-повара, а не местное чудо кулинарии.
– Пускай. Это всё же хоть какой-то эксперимент. Здесь и так слишком скучно с этой погодой. Приличному организму требуется разнообразие.
– Отлично, тогда я неприлично экстремальная версия фаната консерватизма.
– Консерватизм не может быть экстремален.
– Потому что ты так решил?
– Потому что любой консерватизм предполагает умеренность.
– Если тебе семьдесят.
– Если ты действительно консерватор. Консерваторы носят Levi’s, а не Guess.
– Если только эти Guess не были в их собственности последние три года. Я так понимаю, ты про мои джинсы говоришь?
– Да так, к слову, просто.
– Суть не в этом.
– А в чём?
– А в том, что меня тошнит от инновационности этого неуклюжего места и скотства соседствующих рож.
– Да ты сама любезность по отношению к людям последнее время.
– Они заслужили.
– Чем?
– Своим неуважением к жизни. Позавчера, например, одна дама решила, что может закрыть ресторан на персональное обслуживание. В результате все стояли под дождём и ждали, пока она поест. И ладно бы она заказала себе хоть что-то. Так она сидела и два часа допивала один бокал столового вина в окружении десяти официантов и полусотни голодных бездельников за дверью. Что это, если не пошлость?
– Откуда ты в курсе, что она пила именно столовое вино?
– Я человек с мозгами.
– И как же человек с мозгами определяет сорт вина в бокале за десяток метров от него?
– Заводит дружбу с официантом, который за десять долларов показывает счёт.
– Как там кто-то сказал: «В Ритце такого бы точно не допустили»?
– Я не об этом, – я отвернулась, разворачивая газету, и пытаясь на страдающей от порыва ветра типографской печати найти что-то хорошее, что произошло вчера в мире, и о чём кто-то, измученный тысячами словосочетаний сарказма, хотел бы мне рассказать сегодня утром.
Читать дальше