Татьяна Бурдакова - Анамнез жизни

Однажды холодным ноябрьским днём я, честно отбегав по университетским аллеям вместе с сокурсниками полноценную пару и переодевшись обратно, внезапно решила, что мне нужно зайти в библиотеку. На первом курсе я ещё не впала в обычное студенческое разгильдяйство, поэтому старалась делать всё, что задают, с некоторым опережением. Ещё в октябре я начала задумываться, что неплохо было бы начать собирать материал для курсовой, поэтому, попрощавшись с одногруппниками, схватила свою сумку, пакет с физкультурной формой и направилась во второй гуманитарный корпус родного МГУ, где и находилась библиотека.

Жадность к книгам едва не погубила меня. Я, что называется, вынула всю душу из библиотекарши, заставив её последовательно продемонстрировать мне всё, что имелось в хранилищах относительно поэтики ранних стихов Блока, после чего, отвергнув большую часть, остановилась на нескольких монографиях. То ли я сильно взбесила толстую тётку своей въедливостью, то ли она по жизни была занудой – но, выдавая мне книги, она строго-настрого велела вернуть их не позднее даты, которую записала в формуляр, добавив, что книги страшно редкие и за их утрату грозит если не расстрел, то уж точно каторга. Рассеянно кивая, я расписалась, где требовалось, нагрузила сумку трудами по исследованию поэзии Блока, коих было отобрано восемь штук, и, взвалив груз на плечо и подхватив вечный пакет с кроссовками, вышла в вестибюль корпуса. Здесь я вспомнила, что, наверное, нам уже пришла стипендия и надо бы её снять, что и сделала в стоящем под лестницей банкомате. Пересчитав деньги и убрав их во внутренний карман своей коричневой кожаной сумки, подаренной родителями на первое сентября, я вышла на улицу и зашагала к метро «Университет».

Занятия у нас в тот день закончились рано, поэтому народу в метро почти не было. Доехав с относительным комфортом до «Комсомольской», я вышла на улицу, где направилась к родному Ярославскому вокзалу. На улице было ещё светло, но внезапно начал накрапывать дождь, который почти моментально сменился колким холодным снегом. Одета я, надо сказать, была не по-ноябрьски: на мне было бежевое кожаное пальто на тонкой подкладке, джинсы и тоненькие ботильоны на узенькой низкой шпильке – в 2003-м так было модно. На вокзальном табло, там, где высвечивается, на какие пути подают электрички, нужных мне надписей «Фрязино», «Монино» или «Щёлково» не оказалось, и я, дрожа от холода, решила пройтись по вокзалу и посмотреть, не подали ли одну из подходящих мне электричек на какой-нибудь путь: какая разница, что написано на табло, если поезд уже на вокзале.

Волоча тяжеленную сумку с книгами и физкультурную форму, я совершила быстрый пробег по небольшой прямоугольной площадке, откуда открывался обзор на железнодорожные пути. Мне повезло: на пути номер десять смирно стояла зелёная электричка с надписью «Монино». На маленьком табло, стоящем перед выходом на платформу десятого пути, «Монино» не высвечивалось, как, собственно, и время отправления электрички, но меня это совсем не смутило. Двери вагонов были открыты, и я быстро зашагала по платформе – снег уже шёл вовсю, небо затянуло серыми облаками, поднялся сильный, холодный ветер, и мне, в моём тонком пальтишке, хотелось как можно скорее очутиться в тепле.

Народу в электричке, надо сказать, не было. То есть – вообще. Сидел какой-то бомжеватого вида мужик во втором от хвоста вагоне, поэтому я решила пройти дальше: лучше ехать одной, чем в непонятной компании. В третьем, в четвёртом и в пятом вагонах тоже оказалось совершенно пусто. Вот и хорошо, обрадовалась я. Так редко выпадает возможность сесть в общественном транспорте там, где ты хочешь, и спокойно доехать до своей остановки, не уворачиваясь от дядек и тётек с клетчатыми баулами, молодых гламурных девиц с чемоданами, оклеенными наклейками с краткими аббревиатурами названий столичных аэропортов, и вечных коробейников, предлагающих ароматизированные стельки (размер с тридцать пятого по сорок восьмой), журналы с астрологическими предсказаниями по цене всего пять рублей и карты всех (подчёркиваю: абсолютно ВСЕХ!) вокзалов и рынков столицы.

Остановив свой выбор на вагоне номер пять, я вошла, удобно расположилась у окошка на третьей от выхода лавке, достала из сумки книгу некоего академика Альфреда Вонишвили с манящим названием «Семантический ореол метра поэзии начала двадцатого века» и, закинув ногу на ногу, принялась читать. Но труд академика оказался совершенно невыносимым. С трудом осилив полторы страницы мелкого шрифта, изобилующего сносками и латинскими терминами, я тяжело вздохнула и, пожалев, что выбрала для себя путь филолога, вдруг подумала: а почему машинист не объявляет, когда мы отправимся?