Дмитрий Ардшин - Слепая зона

Обняв девушку, Хрулев бродил с ней по парку, который заботливо вырастил из камня полубезумный гений. Хрулев сидел с Мариной за столиком в тенистом кафе, глядя на стайку голубей, воркующих на открытой готической лестнице. Хрулев и девушка загадывали на двоих одно желание и бросали монеты в зеленоватую воду древнеримской бани. Налетел колючий ветер, иголками впился в кожу песок. От непогоды Хрулев и Марина укрылись в доме-музее; на крыше белели огромные бутафорские яйца…

И вдруг Марина исчезла. Растерянный Хрулев остался один посредине озябшей ночной площади. Разноцветьем брызг ослепил фонтан. Облепленные ракушками дома обступили Хрулева, хищно вытаращив на него глазницы полукруглых окон. Он кинулся в проулок, в надежде выбраться отсюда. Покружив, помучив теменью, проулок вытолкнул Хрулева опять к фонтану. Хрулев метнулся в другую сторону… Но куда бы Хрулев не бежал, каждый раз в итоге он оказывался на площади…

Вместо воды из фонтана захлестала кровь. Скользя по окровавленным булыжникам, спотыкаясь и мыча от ужаса, – голос пропал, горло сжало, – Хрулев бросился прочь. Вдогонку булькала, пузырилась и лопалась багряная волна. Дома в наростах из ракушек сомкнулись, остановив Хрулева – улочка сузилась до предела. Заплесневелые, зеленоватые стены стиснули Хрулева, дыхнули на него землею, тленом. Багряная волна заревела и обрушилась на него… Роман Леонидович вскочил с дивана, испуганно озираясь. По экрану телевизора мелким дождиком моросили финальные титры.

Хрулев наморщив лоб, нерешительно покосился на пепельницу, усыпанную белыми клочками. Тяжело вздохнул. Выудил из кармана пиджака монету. Подбросил ее над столиком, и вслед за потертой, темной пятирублевкой подпрыгнуло сердце. Монета звякнула о столешницу. Прихлопнув монету потной ладонью, Хрулев медленно отвел руку. В ушах грохотало эхо кошмара…

Пропасть в телефоне шаркнула, щелчок, – и тонкий, нервный голос стал повизгивать, вплетаясь в восточный мотив, словно к пяткам заполошной певуньи прикладывали раскаленную сковородку. Внезапно мелодия оборвалась. И Хрулев услышал тихий, уставший голос. Ее голос… Затылок окаменел, легкие и сердце выжгло жаром. Он не поздно?

– А вы кто? – недовольно спросила она.

Хрулев назвался ее личным таксистом.

– Как ваши предсказания? – оживилась она.

Хрулев предложил погадать ей на кофейной гуще.

Молчание в ответ. В телефоне, на дне пропасти – шорохи, возня. Меняли декорации, готовили ловушку?

Марина молчала, молчала, молчала. Надо что-то сказать ей… Но мысли путались, стены сжимались, в ушах грохотало. Хрулев неотвратимо погружался в слепую зону.

– Не обязательно кофе. Я тоже его не очень… Можно что-то другое придумать, – запинаясь, беспомощно пробормотал он, как будто уговаривая самого себя.

– И что, например? – вдруг воскресла она.

– Ну, я не знаю, – Хрулев растерянно обвел глазами комнату, которая продолжала сжиматься вокруг него.– Например, в бильярд… шары погонять.

И вдруг бездна рассыпчато зазвенела осколками хрусталя – Марина захохотала. Оглушительно. Невыносимо. Хрулев вздрогнул и, швырнув телефон на красный диван, заметался по комнате.

– Идиот! – восклицал он, горестно мотая головой, хлопая себя по ляжкам, спотыкаясь о пуфик, который докучливо лез под ноги. – Старый идиот! О чем ты только думал?

Да. Это была ошибка – звонить к ней.

Но Марина вдруг перезвонила сама…

И вот все переменилось. Яркими кометами проносились дни. Город наполнился красками, светом, задышал простором огромного мегаполиса, благородным чужестранцем взглянул свысока. Дома – особенно в центре – вытянулись, царапая крышами небо; улицы запетляли, беспечно убегая в даль; в них можно было заблудиться. Хрулев словно оказался во сне.

Переменился и сам Хрулев. Он постоянно насвистывал или напевал себе под нос что-нибудь легкое, прилипчивое. Он стал замечать, что говорит и думает рифмами. Постоянно чесались нервы, тлел огонь под кожей, шумело в ушах. Вместо серых рубашек – яркие футболки, вместо сигарет – дешевые сигары. Каждый день машину загонял на мойку. Принимал душ утром и вечером; обливался дорогой туалетной водой. Подолгу топтался у зеркала в прихожей, выпячивая грудь, приглаживая серебристую шевелюру, с беспокойством и сожалением трогая плешь на темени. Ночью он ворочался с боку на бок, мечтая о Мадриде, Барселоне, Марине…

Он купил толстый путеводитель по Испании и читал его, как набожный человек – священное писание. Глянцевые страницы с мелким шрифтом и яркими, цветными картинками впечатывались в мозг, врастали в него. А после то, что прочитал, он пересказывал Марине, выдавая за свои впечатления; говорил восторженно, словно декламировал стихи.