Александра Макарова - Нас рано хоронить

Кот урчал, удобно устроившись на хозяйских ногах. Женя почти перестала плакать, только лишь изредка всхлипывала, вытирая локтем нос.

– Надо жить, Федь, хотя бы попытаться. Никто нам с тобой не поможет, кроме нас самих. Давай попробуем начать сначала. По-другому. Правильно. Пойдем на кухню, мне нужен кофе.

При слове «кухня» толстый шерстяной комок на ножках стремглав помчался вперед, в предвкушении позднего завтрака.

А в это время на другом конце города плакала Ирина Александровна Калашникова. Она не могла поверить, что все это происходит наяву. С ней, с ее ребенком. Она столько вложила в дочь, всю себя отдала, работала от рассвета до позднего вечера, чтобы обеспечить ей нормальное детство. Читала книжки, несмотря на то, что падала с ног от усталости, водила гулять в парк по воскресеньям, вязала нарядные кофточки по схемам из журнала «Бурда». Часто они засыпали, обнявшись, после долгих разговоров о том, какую красивую куклу видели в магазине, смотрели зимними вечерами, как кружатся снежинки за окном, а дома было тепло и пахло пирожками с капустой. В какой момент все изменилось? Она силилась понять, вспомнить, но безуспешно. Было страшно, и от этого страха она начинала злиться. На себя, что упустила, не сберегла, на бывшего мужа, на гены и на судьбу. И сегодня она сдалась окончательно, опустила руки. Невозможно спасти человека, который не хочет жить, даже если это твой собственный ребенок.

– Меня зовут Антон, и я алкоголик.

– Здравствуй, Антон! – нестройный хор тихих голосов отозвался на приветствие первого выступающего.

Женя огляделась. Двадцать четыре человека хаотично разместились по просторному актовому залу. Обшарпанные стены, такие же лица, на которых четко прорисовывались следы пагубной привычки. Мужчины и женщины, от двадцати до шестидесяти. Она почему-то думала, что попадет на сборище опустившихся бомжей, и с удивлением обнаружила, что у районного дома культуры, где проходило собрание, припарковано с дюжину дорогих иномарок. Женщина, сидевшая на первом ряду у окна, нервно болтала ногой в туфельке от Маноло Бланик, Антон, взявший слово, явно раз в две недели посещал барбершоп. Были, конечно, и откровенно бедные люди, но добрая половина присутствующих выглядела вполне прилично, однако взгляд у всех был примерно одинаковый, вне зависимости от внешности. Множество глаз, наполненных болью, отчаянием, стыдом и чувством вины.

– Я начал пить, когда мне было одиннадцать. Родители были слишком увлечены зарабатыванием капитала на безоблачное будущее, но не замечали меня в настоящем. Я помню, как собирались со старшими парнями после школы на теплотрассе. Той зимой я впервые стащил у бабушки пятьдесят рублей, чтобы сделать свой вклад в покупку портвейна. Сначала достаточно было половины стакана, чтобы меня вырвало. Через год я уже спокойно выпивал бутылку в одно лицо. В компании новых друзей я наконец-то почувствовал себя нужным. Сейчас понимаю, что это была иллюзия, меня держали при себе только потому, что я всегда мог достать денег на выпивку, но в то время мне казалось, что кому-то есть до меня дело.

И он расплакался. Взрослый мужик стоял и плакал, закрывая лицо ладошками, как маленький мальчик. Его широкие плечи, обтянутые дорогой рубашкой, вздрагивали, а из грудной клетки вырывалось все, что было накоплено за долгие годы.

– Простите, сегодня больше не могу, – он прошел, шатаясь, к дальним рядам и сел рядом с пожилой женщиной, которая тут же обняла его и по-матерински стала гладить по волосам, нашептывая на ухо слова утешения.

С каждой историей, чужой, но до боли знакомой, с каждым словом, произнесенным в этих стенах, Жене становилось все хуже. У нее в теле началась какая-то бешеная турбулентность, а всем внутренним органам срочно понадобились кислородные маски.

– У нас сегодня есть новенькие. Кто желает высказаться? – мужчина, негласно руководивший встречей, вопросительно окинул взглядом собравшихся.

Повисла напряженная тишина. Панику, внезапно окутавшую несколько испуганных лиц, казалось, можно было не только увидеть, но и потрогать. Она будто в кокон заворачивала людей холодным, крепким одеялом, парализуя руки, ноги и глотку.