Николай Сычёв - Дети Ленина

– А, это Штрюмпель и Нонне?

– Да – да. Им под страхом смерти запрещено было говорить о диагнозе. Что при жизни вашей, что после… Засекретили диагноз ваш, господин Бланк. А недолеченый сифилис да переутомление от трудов утопических и привели к ранней смерти. Сифилитики, как и импотенты, долго не живут.

– Да – а – а. Это летом 1895 года на Швейцахском кухохте, видимо, пани Зося нагхадила меня. Я тогда многонько пошлялся. А хватился поздно, толком не вылечился… Вот болезнь эта и убавила мне годков на Земле. А то бы я еще попхавил, повластвовал…

– Боже ж мой! Как вы все властвовать – то любите. А хозяйствовать не умеете. Ваш путь на политический Олимп проложен по трупам, по морям крови людской. И утопические труды ваши – 55 томов заставляли изучать в школах, вузах, техникумах. К чему это привело? Сперва в стране был военный коммунизм, потом к колхозам перешли, где рабский труд за палочки, убогое нищенское беспаспортное существование – всё обернулось следующими миллионами жертв, деформацией людского сознания, атрофией всякого интереса к работе, а потом и вообще ко всему в жизни, кроме водки. Спились целые народы. Человек в социалистическом обществе унижен, оплёван, обезличен копеечным трудом и доведён до быдла. Это ради тех 10 процентов населения, которые жили хорошо. И ученик ваш Сталин продолжал мучить народ, истреблял, гноя в лагерях и войнах, оглуплял страхом смерти. Ради власти, ради политики. Вы ж говорили: «Политика начинается там, где счёт ведётся на миллионы, а террор – единственное средство удержания власти». Всё это с семнадцатого года вызывает только ненависть народов всей страны. Вот что такое ваша власть!

– Павлуша, ты тут как по писаному говохишь, откуда мысли – знания такие?

– А, – засмеялся Павел, – как раз я все эти мысли в книжке излагаю, что о тебе пишу.

– Ты шибко – то не стагайся. Ведь такие, как мы со Сталиным, без власти не можем! На всё согласны были, на всё шли. Но ведь и ваш новый вождь, что после хазвала пахтии у гуля стал – он – то стхану на отдельные княжества хазвалил. А мы и цахи веками объединяли Хоссию, а ваш коммуняка уральский с коньячным носом – всё в один день похушил, чтобы у власти ему быть! Иначе не попасть бы на Олимп, в СССХ был генсек, как тут пголезешь? А коли стхана огхомная хазвалилась, стала дгугая – вот он и стал её вождём!

– Господин Бланк, каждый за себя отвечать должен, смолы в аду хватит и на него. Я сейчас вам счёт предъявляю, с вас спрашиваю, – говорит Павел.

– А кто ты такой, что с меня спхос гонишь?

– Я? Я – то, чего никогда у тебя не было…

– Чего же это такое? А?

– Совесть нации…

– Совесть? М – да – а. Да ведь это, как и честь – химега, дхуг мой, химега. Это неосязаемое и никому не нужное. Пхидумал же ты, Пашенька! Чепуху какую, но пхидумал, – поостыв малость после смоляной купели, снова заулыбался Ленин. Но про себя подумал: «Что – то изменилось на Земле. Раньше почти одни партработники в ад залетали, всё аллилуйя мне пели, политически подкованные были, в котлах барахтались. А этот уже не первый, кто иначе мыслит, спорит, зараза, архивов там начитался, книжки исторические сочиняет про меня в негативном плане. И в купель смоляную чего – то его не сажают… Что – то на Земле, где я душеньку свою ублажал, изменилось… А как произошло сие? Коммунисты ж клялись мне в верности, учение моё вечным считали… Так ведь скоро и памятники мне посносят, труды мои уже перестали печатать и читать. Неужели без моих трудов жизнь там лучше становится? Хотя бородатые бандиты всё прут и прут из России сюда, раньше их не было. Бескультурные, поговорить не с кем. Да и в аду что – то вроде бы изменилось. Ха, совесть откуда – то просочилась! А где же ей быть? Не здесь же… Здесь – то уж ничего не надо, кроме смолы…Однако этот Павлуша что – то разбередил во мне, раньше никто таких слов про меня не говорил. Карлушу надо позвать, пусть попарит его в смоле, если заслужил…»

– Кахлуша! – крикнул Ленин. – Где ты? Иди – ка сюда!

Но не услышал его Карл Маркс, занятый своим вечным делом. Он ловко шуровал кочергой под котлами, где кипели в гиене огненной Троцкий и Дзержинский, Гриневицкий и Юровский, Свердлов и Каганович, Халтурин и Желябов, Радуев и Вышинский, Сталин и Берия, Ягода и Ежов, и миллионы им подобных, посеявшие на века зло на земле российской.

А Ленин смотрит: силы какие – то обрядили Павлушу в белые одежды и понесли ввысь. «Эх, не свидимся боле, не наших котлов этот московский писатель. А толковый какой, интересный мужик. На Земле много таких и раньше встречал, но некогда было слушать, революция все силы и время забирала, да Карлушин «Капитал» штудировал».