Тит Корнелий Плавт - Царство человека

Я подумал над его словами и нарушил начавшееся между нами молчание:

– Чайку, Пётр Петрович?

Он опустил голову и уставился вниз. Я посмотрел на него и понял, что он вошёл в свою дрёму размышлений.

Самые известные мысли так, впрочем, и рождались. Вот вам… никакой магии. На плечах старость, а за ними – мудрость. Ни больше ни меньше.

– Пётр Петрович! – Я пересилил себя и перешёл на крик. Да ведь я и сам, впрочем, любитель тишины.

– Что? – он очнулся и тут же посмотрел на меня.

– Чайку, Пётр Петрович?

– Ох, это! Если вас не затруднит, конечно.

– Разумеется, нет.

Я поднялся и пошёл в дом.

– Аркадий Павлович!

– Да, – обернулся я.

– Достоевский читал главу «У Тихона» многим… это было живое чтение. Как вы думаете, что было изображено на лицах слушателей, когда они слушали сцену Ставрогина и Матрёши?

Я немного задумался. Вопрос был весьма интересного характера, но я, увы, не знал ответа.

– Не знаю, Пётр Петрович.

– Я тоже. Вы знаете, Аркадий Павлович, что из всех существующих произведений Достоевского именно «Бесы» считаются самой загадочной и тёмной книгой. Я не знаю всего творчества писателя, но, судя по рецензиям и отзывам, это книга особенная. И не только из-за девятой главы «У Тихона», но и в целом как само произведение.

Он снова опустил голову и отправился в свою пустыню по следам одиночества.

Я зашёл домой.

Залив воду в фильтр, уселся за стол и начал ждать, когда отфильтруется вода.

Окно в кухне было большое и выходило на передний двор. Я смотрел на Петровича, он меня. На мгновение мы уставились друг на друга. Мне было довольно интересно узнать, о чём он всё-таки думает. Повернув голову, я увидел, что вода уже отфильтровалась. Залив её в чайник, я поставил его на плиту и снова посмотрел в окно. Пётр Петрович всё так же сидел, опустив голову вниз. Подобно заблудшему страннику, он снова и снова шёл по своей пустыне одиночества.

Сев рядом с мамой, я слышу звуки прошлого.

Призраки начинают рисовать картину.

И, несмотря на то что моя мать всё же умерла, я вижу, как её руки, касаясь пианино, начинают играть. Возле гардероба её руки рыщут в поисках платья. И вот она, уже одетая, посреди всей комнаты начинает медленный танец. Раз-два-три, раз-два-три, влево… раз-два-три, раз-два-три, вправо… И вот мы уже танцуем вместе. Мама опять ругает меня за то, что я наступаю ей на ноги и тем самым нарушаю всю композицию танца. Прости… прости меня, мама… но я не хотел. Из моих глаз вырываются слёзы, но я всё же пытаюсь быть аккуратным.

Свист чайника нарушает мои мысли. Я целую мать в лоб и медленно выхожу из её комнаты.

Заварив две кружки чёрного чая, я выхожу с ними во двор. Поставив одну ему, а вторую себе, я сел на своё место.

– Спасибо, – сказал он, придвинувшись к столу.

– Да не за что, Пётр Петрович, пейте на здоровье.

– Как это не за что, Аркадий Павлович? Уж есть за что, поверьте.

Я молча киваю, и мы вместе уходим в затишье. Немного времени спустя с неба начинает капать дождь.

– Может, зайдём в дом, Пётр Петрович?

– Мне и здесь хорошо. Крыша, сделанная человеком от дождя, есть орудие против природы. Давайте-ка лучше уж соприкоснёмся, так сказать, с естественным порядком нашей природы.

– Как скажете, Пётр Петрович.

– Да и с каких пор, Аркадий Павлович, человек боится дождя? Да и дождь ли это, в самом деле? То скорее муки совести. – Он махнул правой рукой в небо, а левую приложил к сердцу.

Я знал, что он откажется. Меня всегда привлекала его манера общения… мысли… и, в общем-то, те порядки, по которым он и существует.

Дождь лил всё сильнее и сильнее. Я смотрю вокруг себя и понимаю, как мне действительно хорошо. Я чувствую себя свободным, и порой мне хочется парить. Через какое-то мгновение я ощутил на собственном теле, что дождь уже полил как из ведра. Моя кружка с чаем опустошалась и тут же заполнялась дождевой водой. Пётр Петрович сделал глоток и поставил свою кружку на место.

– Мать-природа, – его лицо осветилось в сказочной улыбке.

– Ну-ну, – я бросил взгляд на небо.

Помнится, в детстве, сидя в кухне, мы пили с мамой кофе. По столу начал бежать муравей, и я почему-то его убил. После мама поведала мне то, чего я не мог забыть до конца своей жизни. «Зачем вы убили муравья? Разве он вам мешал? Дома у вас есть кошка, и вы её гладите, а если бы муравей поменялся местами с кошкой, то вы бы, наверное, и её бы убили? Неужели всё дело в том, что он меньше вас? Я бы поняла вас, если бы вы убили муху, ибо она олицетворяет мерзость, но почему муравья? Если собака больше кошки, то получается, что уважать вы её будете больше? А лошади вы таки вообще будете кланяться?»