Тенгиз Maржохов - Каверна

Я почесал затылок. Мать права, по большому счету. Пенять приходится на себя. Мы имеем то, что заслуживаем.

А заслужил я тяжелое социальное положение. Вернулся после одиннадцати лет к матери в однокомнатную квартиру в хрущевке.

Была у нас четырехкомнатная квартира в том же районе. Но, когда отец упокоился, старший брат переселил мать в однушку, а разницу забрал, поехал в Москву, поставил все на свою фантазию и закончил тем, что совесть загнала его обратно в зону на семь лет. Матери оставил после себя внука – проявление силы Всевышнего, что и от таких непутей рождаются лучезарные дети.

К этому «разбитому корыту» и пришел я по возвращению из того мира. Племянник, только начавший разговаривать, назвал меня «деда», потом «папа», на этом мы и поладили. Такие крайности в восприятии ребенка были, потому что я, как больной хроническим туберкулезом, был не допустим до племянника и наши встречи носили случайный характер с большими промежутками.

Короче говоря, старт, с которого предстояло начинать жизнь заново, оказался настолько низким, что поначалу хотелось кричать от безысходности положения. Представлял, что по освобождению будет тяжело, но чтобы настолько, не думал. Нет ничего хуже, чем начать жизнь сначала: «Крепись, – говорил я себе. – Это проверка на прочность. Терпи. На все воля Господа».

Этим же вечером мама позвонила Валерию Николаевичу Цахилову, объяснила ситуацию и положение сына, что надо ложиться в стационар. Валерий Николаевич посоветовал подойти к нему и на месте все решить.

Утром назначенного дня мы прибыли в «Дубки», проследовали к республиканской туберкулезной больнице. Больница располагалась в здании санаторно-курортного типа. Летом, объятая зеленью, она выглядела, как белый кирпич в траве, а сейчас, в конце января, в малоснежную южную зиму, как серый придорожный камень.

Поднялись в отделение диагностики, подождали в коридоре, пока подойдет Цахилов, при этом перемигивались с мамой, стараясь не нарушать покой сидящей на посту строгой медсестры.

Пришел Валерий Николаевич, поздоровался и завел нас в кабинет. Попросил рентгеновский снимок, посмотрел на свет и проговорил со всей серьезностью:

– Да, каверна большая. Надо серьезно лечиться, – смотрел он больше на мать голубыми глазами, закатывающимися под верхнее веко.

– Каюмовна говорила, что возможна операция, – сказала мама, желая продолжить разговор и побольше выслушать от врача.

– Давайте так, – сказал твердо Валерий Николаевич. – Вперед забегать не будем. Надо лечиться, упорно лечиться, минимум полгода. Потом будем делать выводы. Видно, запущенный туберкулез. Может быть, при лечении произойдет чудо, – пошутил он без тени улыбки. – Вообще-то, туберкулез вещь индивидуальная, у каждого протекает по-своему. Я направлю вас во вторую терапию, к Зауру. Под его наблюдением будешь лечиться, понял? – посмотрел на меня строго. – И чтоб без баловства, чтоб я не краснел за тебя.

Валерий Николаевич снял трубку телефона.

– Я не подведу, – начал я уверять его. – Вредных привычек нет: не курю, не пью, не наркоман…

– Салам, Заур! – Цахилов сделал знак, чтоб я помолчал. – Заур, положи к себе парня. Сын моего друга, хороший парень. Да, будет серьезно лечиться. Хорошо, я направляю к тебе, – что-то еще пошутил, посмеялся и положил трубку.

Встал из-за стола, вернул мне снимок и подошел к матери.

– Надеюсь, все будет хорошо. Если что, знаете, где я. Беспокойте по любому поводу. Идите сейчас на четвертый этаж, там к заведующему подойдите, он ждет. Всего доброго!

Во втором терапевтическом отделении мы подошли к кабинету заведующего. На двери красовалась бронзовая табличка: «Заведующий отделением, Хапузов Заур Каральбиевич, кандидат медицинских наук». Табличка выделялась из унылого вида терапевтического отделения. Заставляла уважать дверь, на которой висит. Это как в поле набрести на памятник и удивиться.

Я постучался.

– Здравствуйте, можно?

За столом сидел полный мужчина в очках, походивший на мясника, лишь белый халат говорил о медицине. Он разговаривал по мобильнику и, не отрываясь, показал… Я не понял его пантомимы. Тогда он прикрыл трубку и в полголоса сказал:

– Зайди в ординаторскую к Людмиле Мухадиновне, – при этом замахал рукой, ни слова не давая сказать, мол – знаю, кто ты и зачем пришел.

Я вышел в коридор.

– Почему так быстро? Что он сказал? – спросила мама.

– В ординаторскую послал, – поискал я дальше глазами. – Вот сюда сказал зайти.