Мария Лаврова - Аметистовый глаз. Современная проза

– Слушай, я могу я с тобой поговорить? Получить внеурочную консультацию, так сказать.

Я отчего-то замер. Не то, чтобы хотел подслушать, но и противиться воле случая не стал.

– Да, конечно. Прямо здесь? – ответил Феликс.

– Да. Вчера мы с Алиной, – Хлебников сделал паузу и с трудом продолжил: – В общем, между нами кое-что было.

– Вы переспали?

– Да, – фитнес-гуру сделал паузу, – после мы разошлись по комнатам, и я лег спать. И… как бы это сказать…

– Скажи как есть.

– Не подумай, что я какой-то ненормальный, но мне потом приснился кошмар: будто между мной и Чарли было нечто вроде того, что произошло между мной и Алиной. Такой противный сон – я прямо сам не свой. Как такое присниться-то могло?

Феликс выпустил дым и спустя время ответил:

– Нам всем приснились кошмары, не бери в голову, подсознание порой работает самым причудливым образом.

– Ну… а как ты думаешь, это может быть из-за Алины? Мне с ней как-то не понравилось, я так и не понял, хорошо ей было или нет.

– Вполне возможно, твой разум зацепился за этот момент… и выходит, что Алина, не желая того, пошатнула твою уверенность. Да, конечно, так может быть.

– То есть беспокоиться не о чем?

– Определенно. Забудь.

Дверь скрипнула и собеседники вернулись в дом. Что я услышал? Кажется, с Валерой Чарли поступил наиболее коварно, – я не мог сдержать невольной улыбки.

К моему возвращению от Хлебникова в гостиной остался лишь аромат спортивного парфюма. Женщины вели светские беседы, а Алина уже не пыталась маскировать свою тоску. В ответ на все вопросы, она в виде оправдания предъявляла головную боль от шампанского. Под легкие женские разговоры и звяканье столовых приборов, я погрузился в подобие медитации. На душе стало спокойно: узнай я сейчас, что Ильинский меня обошел, – не двинулся бы с места. Меня снова клонило в сон. Никаких забот, планов – только неизбежное течение времени. Впрочем, из приятной неги пришлось быстро прийти в себя, благодаря внезапному появлению Валеры, который уже стоял при полном параде с сумкой наперевес. Нужно было видеть лицо Алины в этот момент.

Женщины бросились к нему:

– Как! Ты нас покидаешь?

– Я прошу меня простить, – он натянуто улыбнулся. – Мне в самом деле не хочется, но придется уехать. Только что позвонили из фитнес-центра, возникшая там ситуация не обойдется без моего присутствия.

Хлебников попрощался со всеми, был обходителен с Ирой и Юлей, но холоден с Алиной, хотя и ее для приличия он приобнял. Увы, она не могла обмануться – объятия были чистой формальностью.

* * *

Я заканчиваю свои выходные записи уже дома, рядом сидит Чарли – Юля отдала его от греха подальше. Сказала, что я не суеверный, а ей от него теперь жутко. Чарли – странная компания, но, кажется, я привык. После отдыха у Морозовой каждый из нас увез в два раза больше ментального багажа, чем привез – и все это благодаря бесовской кукле. Что до меня, то мне необходим тайм-аут. Притормозить, отстраниться, забыть о своих неудачах и, что не менее важно, об успехе. Я готов к тому, о чем не мог подумать раньше, – к серьезному перерыву во всем. Мне важно отдышаться, замереть – здесь и сейчас, без цели, без желаний – просто остановиться, отпустить все, чтобы затем двигаться дальше. Раньше возможность отбросить суету дней, работу по двадцать часов в сутки вызывала во мне панический страх: придется посмотреть, что останется? Оглянуться назад и, что еще хуже, посмотреть вперед. А что, если без всего этого ничего и нет? Кто я без своих провалов и достижений, без фондового рынка и его колебаний? Ужас вероятности осознать, что за мной стоит пустота, стал меня убивать.

Пришло время посмотреть в самого себя.

Я сижу за старинным дубовым столом. Сквозь витраж сочатся первые весенние лучи. Отличный день, чтобы выпить; наливаю себе бренди, делаю глоток и расхаживаю по кабинету. Даже спустя несколько лет не могу поверить, что этот дом теперь мой. Еще сложнее поверить в то, что он совсем не радует, ведь когда-то я теснился в небольшой квартирке с бывшей женой.

«Коробка для карликов! Мы живем в коробке для карликов», – начинала она утром. «Продай наконец свои картины», – продолжала днем. «Брось все и смени профессию!» – заканчивала ночью.