Александр Солин - Две повести

Я вдруг вспомнил, как в раннем детстве искренне верил, что Дед Мороз, который приносит подарки – настоящий. Вспомнил, как улыбались родители моим детским ликованиям. И как потом, через годы уже сам снисходительно оберегал наивность моих детей. Как удивлялся непостижимым выкрутасам всемогущей природы, которая дает человеку возможность пожить в доброй сказке, перед тем как окунуть в дерьмо жизни. Но почему бы тогда не предположить, что в природе существует кто-то, для кого мы по-прежнему остаемся детьми, даже когда становимся взрослыми? Кто многократно старше и умнее нас, как бы мы ни пыжились! И кто в отличие от сказочного Деда Мороза может дарить совсем другие подарки! Может, этот кто-то наблюдает сейчас за мной, как за неразумным дитём и так же снисходительно улыбается! Можно такое предположить? Легко. Ввести, так сказать, в формулу реальности мнимую величину с обратным знаком. Исключительно в целях восстановления внутреннего равновесия. Учитывая необыкновенный, без преувеличения, характер ситуации. Будучи против собственной воли припертый обстоятельствами. Находясь, вне всякого сомнения, в крайне щекотливом положении. Принимая во внимание, что деваться некуда. Если бы еще их Дед Мороз рассказал, что я должен делать с его подарком…

«Что ж, пусть будет так» – наконец согласился я на уговоры конформиста-разума, не спеша расслабляться.

Кстати – почему мне в голову пришло объяснение именно с Дедом Морозом? Случайно? А нет ли тут связи с объявлением про опыт работы, рост 190 и все такое? А если есть? Если это намек? Значит, знак скрывался именно в нем? И что же это за знак? В чем он мог заключаться? Но ведь я хорошо помню то объявление: нехитрый набор слов. Выбирать особенно не из чего. Но ведь что-то в нем было? Ну, конечно было! Номер телефона, черт возьми, вот что было! Таким мелким шрифтом! Ведь я его сразу приметил! Как же я не догадался его записать! Ах, какая неприятность! Ах, какая досада! Ну, что тут скажешь! Надо же так оплошать! Люди, понимаешь, рассчитывают на мою сообразительность, ждут моего звонка, а я сижу тут и хлопаю глазами, как Катя на реферате! И что они теперь станут думать обо мне?! Да теперь уже ничего! Потому всё и стерли, что не захотели иметь дело с таким тупым и упертым экземпляром!

Хотя, стоп! Не так быстро! Какие люди? Чего ждут? Какого звонка? Ты куда, парень, разогнался? Откуда, вдруг, такая потребность в энтузиазме? Ведь ты только что сидел ни жив, ни мертв и мечтал сбежать! Или ты уже попал под чужое влияние?! Ты меня пугаешь, парень! И потом, вовсе не факт, что ответ нужно искать именно в этом объявлении! Мало ли их там было! А, может, все они имели значение! Может, был какой-то общий ключ!

Я сидел и возбужденно беседовал сам с собой, чего со мной раньше никогда не случалось. Взгляд мой при этом, как верный слуга в разграбленном доме, потерянно бродил среди разрушенного порядка, не находя успокоения и изредка останавливаясь на виновнике происшедшего – газетном листке. Тот по-прежнему лежал передо мной на столе. Я так и не решился извлечь его из папки. Хотя, какое это имело теперь значение. Объявления исчезли, и с ними – приглашение в страну, лежащую по ту сторону тумана. Приглашение, которого я не принял. Высокая тайна коснулась меня своим крылом, как бабочка в мимолетной прихоти извилистого полета и, не найдя веских оснований для знакомства, продолжила свой путь.

Короче – не глянулся я ей.

Как ни странно, но я подумал о несостоявшемся знакомстве с сожалением. Больше того: самолюбие мое было уязвлено. Это что же такое получается? Не слишком ли круто ребята забирают? Вот так, с ходу, поставить на мне крест, не делая скидку на естественный процесс размышления и разглядывания? Я им что, предзакатный карась, готовый клевать на голый крючок? Или бальзаковская дама, готовая по темному зову организма вручить свою честь в смутные руки проходимца? Или усталый путник, спешащий на зов первого попавшегося огня? Что они там себе вообразили?

Меня, наконец, прорвало, и многометровая волна раздражения, словно цунами, смела на своем пути недавние страхи и сомнения, а также продукты их распада. На освободившемся пространстве, тряся мокрой головой, вставал униженный разум. В очистительном порыве я, не раздумывая, выхватил из папки листок, желая выместить на нем мои переживания. До меня донесся знакомый запах гари. Газетка съежилась и притаилась в ожидании конца.

«Тоже мне – верительная грамота!» – расправив плечи и подмигнув кактусу на столе, злорадно усмехнулся я и машинально развернул сложенную газету.