– Знаю одно, Леонид Леонидович, вы величайший русский лидер, которому нет равных в русской истории.
Федор Ильич уже отказался от прежнего театрального замысла. Он обожал Президента. Был предан ему безгранично. Его царственный облик, благородное сходство с помазанником делали Федора Ильича верноподданным престола. Федор Ильич был готов умереть за своего Президента, как умирали за царя и вождя. В нем созревал спектакль о Птице русской истории.
– Но видите ли, Федор Ильич, в сюжете вашей пьесы наступает момент, когда Птице русской истории становится тесно в свитом гнезде. Она тяготится героем, в которого влетела. Хочет его покинуть. Ищет другое гнездо. Весь драматизм вашего спектакля состоит в том, кто станет следующим героем русской истории? В кого вселится Птица? Что станет с тем, кого она покинула? Сколько при этом совершится убийств, раздоров, предательств? Это Шекспир, Федор Ильич, настоящий Шекспир!
Режиссер изумился ясновидению Президента. Тот угадал его новый замысел, давал направление сюжету. Президент заказывал ему новую пьесу. Пьесу о себе самом. Ненавязчиво, иносказательно делал ему заказ, как цари и вожди делали заказы придворным художникам. И тогда появлялись великие оперы, дивные портреты, несравненные поэмы. Федору Ильичу выпала огромная удача. Ему Президент поручал эту государственную имперскую работу. Выделял из всех остальных режиссеров.
– Я учредил пост вице-президента. Для того чтобы найти героя, в которого могла бы вселиться Птица русской истории. Этот пост еще не занят. Вы, Федор Ильич, человек огромной творческой интуиции. Кто, по-вашему, мог бы занять этот пост?
– Нет, нет! – замахал руками Федор Ильич. Красные пятна все разом хлынули из-под ворота в лицо Федора Ильича, и оно стало багровым, как ошпаренное. – Даже и думать не хочу!
– Но вам все равно придется в вашей пьесе сделать этот выбор. Кто может стать героем новой русской эпохи? Быть может, нынешний Премьер-министр? Или кто-то из миллиардеров? Или какой-нибудь армейский генерал? Или руководитель разведки? Все достойны, все способны управлять государством.
– Я не буду писать эту пьесу, Леонид Леонидович! – в голосе режиссера задрожали слезы. – Не могу представить другое лицо на вашем месте. Пусть пост вице-президента остается не занятым. Вы незаменимы, Леонид Леонидович. Есть Президент Троевидов, есть и Россия. Нет Троевидова, нет и России. Нет и меня! Мы, русская интеллигенция, присягнули на верность России, на верность вам, Леонид Леонидович! Пусть делают со мной, что хотят. Выламывают руки. Подвешивают над огнем. Поднимают на дыбу. У меня был и есть только один Президент! – горло режиссера Рифленого бурлило. Он разволновался так, что жар преданности хлынул ему в голову, и его крашеные волосы стали седыми у корней.
Леонид Леонидович с удовольствием это заметил. Он умел рождать в людях обожание к себе. За этим иступленным обожанием было невозможно скрыть вероломство. Перед ним сидел обожатель, который никогда не предаст. А это было редкостью среди русских интеллигентов.
– Спасибо, Федор Ильич, за то, что навестили меня. Мне нравится замысел вашей пьесы о Птице русской истории. Обратитесь к Министру культуры, обсудите финансовые проблемы. А я ему позвоню.
Леонид Леонидович смотрел вслед уходящему режиссеру, затылок которого колыхался, как мягкое тесто.
В золоченом кресле, где минуту назад восседал режиссер, теперь находился «газовый магнат» Борис Генрихович Шаронов. С Леонидом Леонидовичем они были старинные друзья. Соседи по дачным участкам, каждый в шесть соток. Обращались друг к другу на «ты». Борис Генрихович был остроплеч, с узким лицом, словно побывавшем в тисках, с заостренным костяным подбородком. В глазах не угасали черные огоньки, напоминавшие свинцовые дробинки. Он имел седину голубовато-лунного цвета. На сухих губах появлялась улыбка, не язвительная, даже если он делал замечание подчиненному, а мягкая, почти виноватая. Борис Генрихович был хозяин газовой империи, владел заводами в Сибири, на Дальнем Востоке. Теперь же построил завод на Ямале, на кромке Ледовитого океана. Туда шли ледоколы, проламывали полынью для громадных танкеров. Те загружались сжиженным газом и плыли, одни в Испанию, другие в Японию.
– Я шел по твоему дворцу, Леня, и знаешь что вспомнил? Как мы добывали навоз для наших участков. Один грузовик на двоих. А потом помогали друг другу его разбрасывать. Теперь ты сидишь в кремлевском дворце, и тебя встречают как государя-императора.
Читать дальше