Игорь Куликов: Записки о прошлом

Все мои друзья старались стать как можно более современными. Уже через полгода их телефон казался устаревшим, они натыкались на рекламу новых гаджетов. В нем было больше памяти, процессор стал «гораздо» мощнее, камер стало на одну больше, так что теперь при должном желании, которого, впрочем, почти ни у кого из них не возникало, можно было выйти из своего номера в Герлосберге и посмотреть, как в Целль-ам-Циллере люди ходят в единственный на много километров, из-за чего невероятно популярный, продуктовый магазин европейской торговой марки. Вы заварили хороший кофе, вышли на балкон своего деревянного дома, достали этот новый телефон и наблюдаете с чувством превосходства над теми, у кого телефон более старой модели и может дотянуться своим Zoom'ом только до домов в начале небольшого серпантина. Мне же всегда нравилось быть подчеркнуто старомодным. В 16 я подписался на бумажную деловую газету, свежий номер которой мне приносили с понедельника по пятницу за вычетом праздников. Утром я ставил турку с кофе и спешил спуститься за газетой до того момента, когда он вытечет на плиту. На первые заработанные деньги я купил швейцарские часы, при взгляде на которые мне до сих пор вспоминается магазин на Маяковской, где я увидел эту модель в первый раз.

Но больше всего приверженность прошлому отражалась на ритме жизни. Я смаковал каждый момент, мог бесцельно прогуливаться по парку, потом зайти в кофейню, заказать эспрессо и круассан. Пить крепкий кофе маленькими глотками и читать сложный роман не по диагонали, а медленно и вдумчиво. Я был достаточно пунктуальным человеком, чтобы никуда не спешить и иметь пару часов в запасе. Этот образ жизни, утерянный, кажется, в XXI веке, мог попадать под определение «счастливая юность» для многих рациональных людей на нашей планете, но я таковым не был. В этом достаточно длинном отступлении от жизнеописания зимних каникул мальчика я хочу сказать, что счастье зависит только от факта его наличия и не определяется сторонними факторами, которые трактуют как таковое в социальных сетях. Я был достаточно обеспечен, окружен вещами и людьми, которые мне, безусловно, нравились, но при этом ненавидел каждый прожитый день. Мы с другом как-то гуляли по ВДНХ поздно вечером. Летний сезон уже закончился, а зимний еще не начался. Будний день подходил к концу, так что в этом огромном месте из выставок, деревьев и плитки не было ни души. Тогда я поведал ему о причинах моего горя, которое было заметно некоторым давним знакомым, как бы я ни пытался его скрыть от них. Он никак не мог меня понять, так что в конце концов мы перешли к разговору на более отвлеченные темы. Мы отошли очень далеко, закончилась вся эта праздничная мишура, и пейзажем служила настоящая Москва, в которой живут все ее жители и от которой они уезжают в рестораны/бары/музеи или на работу в том случае, если денег на рестораны/бары/музеи не хватает. Тогда он сказал, что для него на первом месте стоит карьера и материальное благосостояние, и спросил, что важно для меня. Я сказал: «Любовь». Друг долго расспрашивал, хотел уточнить, что именно я понимаю под этим многозначным словом, но я так и не привнес конкретики в это определение. Уже потом, когда я думал о прошедшем дне у себя дома (думал, чтобы отвлечься от ненависти к себе), я понял, что на самом деле значит сказанное мной слово.

За годы детства я окончательно смирился с мыслями о собственном ничтожестве и бесполезности для мира. Некоторым моя компания была, конечно, приятна, но в целом можно было обойтись и без нее. Если вдруг случится, что я пропаду (не умру, тогда надо будет дежурно погрустить, сказать это русское «Эх…» и выпить чего-нибудь крепкого на поминках в дешевом кафе рядом с кладбищем), мир не перестанет существовать, планета не сместится со своей траектории, ни у одного человека на ней не возникнет ощущения пустоты. Жизнь ради других стала единственным спасением от пустоты.

На самом деле – ради другой. Я старался быть бесконечно нежным, добрым, отзывчивым и чувственным в отношениях, но при этом всегда чувствовал себя недостойным своей девушки, что побуждало меня становиться лучше. Я становился умнее, сглаживал острые углы своего характера и становился по-настоящему счастливым. Но в одиночестве все теряло смысл. Пирамида счастья, которую я медленно строил, разрушалась у меня на глазах, а я погибал под обломками. Каждое радостное мгновение теряло свое волшебство, потому что разбивалось о вопрос «кому это все, ради кого?».