Нил Овадда - Пляжный батальон, невыдуманные истории и ненаучная фантастика

Наконец комбат приказал ординарцу:

– Вызови ко мне командира третьей роты.

И к Володе:

– Позовите старшего лейтенанта Симченко.

Симченко командовал второй ротой. Его землянка была всего в двухстах—трехстах метрах от штаба вниз по реке. А до расположения третьей роты надо было идти около километра. Комбат повернулся к Круглову и замполиту:

– Придут командиры рот, будем решать, что делать.

Конечно, сказал Володя, комбат не обязан (и даже не должен) проводить совещания и голосования. Ведь он, и только он, отвечает за судьбу батальона. И в конечном итоге все решает его приказ. Но посоветоваться со старшими командирами батальона он, конечно, может. Однако в этой ситуации слова комбата стали еще одним подтверждением того, что он растерян.

Пришли командиры второй и третьей рот. Вместе с замполитом и капитаном Кругловым они сели за стол под навесом. Во главе стола сел комбат. Володя и еще три – четыре человека сидели за другим столом и напряженно ожидали результатов совещания.

Но совещание так и не началось. Вернее, началось с нескольких слов, которые успел сказать комбат, когда случилось самое страшное. Слева выше по реке послышался гул самолетов. Он быстро приближался. Все вскочили. И тут раздались пулеметные очереди. Все бросились к кромке леса, чтобы увидеть, что происходит. То, что они увидели, было ужасно. Вправо вниз по реке прямо над водой на бреющем полете уходили два штурмовика с хорошо видными черными крестами на фюзеляже, а внизу на песке лежали несколько десятков тел. Некоторые были неподвижны, другие еще судорожно двигались. А справа, из расположения третьей роты, снова послышались звуки тяжелых пулеметов.

На какое-то время всех находившихся у штаба охватило оцепенения. Володя говорил, что он не может сказать, сколько оно длилось. Может секунды, а может, и минуты. Тишину разорвал Круглов. Он громко выругался, помянув чью-то мать.

– Я в роту – крикнул он и бросился бегом по лесной дороге.

– Вы тоже в свои роты – хрипло приказал комбат. Оба командира рот быстро ушли.

Оставшиеся стояли у края леса и смотрели вниз на страшную картину. Некоторые из лежавших на песке полуголых людей вставали. Часть двигалась нормально, а часть – согнувшись, хромая, держась за живот, или за ногу. Было очевидно, что они ранены. К ним от траншей и ячеек бежали бойцы в форме. Одни стали поддерживать раненых и помогать им дойти до цепочки ячеек, другие – наклонялись над телами, все еще лежащими неподвижно. Через некоторое время стоящие у штаба увидели у воды батальонного фельдшера Гуреева. Вскоре в толпе, образовавшейся на берегу, заметили и одну из его помощниц – санитарок.

Володя подчеркивал, что он находился в каком-то ступоре. Он все хорошо видел, но осознать происходящее не мог. Для девятнадцатилетнего парня это было, конечно, страшное испытание психики. Впрочем, это было таковым и для всех стоящих рядом. Доказательством этому служило молчание. Никто не произнес ни слова – все молча смотрели на происходящее на берегу.

Володя не мог сказать, сколько времени они стояли так. Может быть четверть часа, а может – полчаса. Наконец комбат обернулся к замполиту и сказал:

– Василий Петрович, пойдем в блиндаж. Поговорим.

Они разговаривали минут сорок. О чем конкретно, Володя, конечно, не знает. Но оба вышли из блиндажа хмурые. Как раз в это время появился капитан Круглов.

– Товарищ комбат, разрешите доложить. В моей роте потерь нет.

Комбат что-то неразборчиво ответил. Видимо, подтверждение правоты капитана в их споре с комбатом по поводу пляжного батальона несколько дней назад ударило по самолюбию комбата и добавило к огромной психологической перегрузке, которую он уже испытывал.

Через несколько минут комбат послал ординарца вызвать командира третьей роты. А Володю снова послал за командиром второй роты. Примерно через полчаса под тентом снова собрались все, кто был там в страшный момент атаки штурмовиков. Командиры доложили ситуацию в ротах. Положение было ужасным. Наибольшие потери были во второй роте – сорок убитых и столько же раненых. Из них более десятка – тяжело. По словам Симченко, Гуреев в отчаянии. Он говорит, что у него нет такого количества лекарств и перевязочных материалов. Про нескольких тяжело раненых он сказал, что их состояние безнадежное. Когда Симченко уходил из своей роты, фельдшер отправился в третью роту, оставив в роте Симченко одну из санитарок.

Командир третьей роты, старший лейтенант Полак, сообщил, что у него убитых десять, но раненых тоже около сорока. Оценить степень тяжести он не мог, а Гуреев к тому моменту до его роты еще не дошел.